Синти Шелтон - Я увезу тебя из города слез

Карл Ройзенхофф вскочил и быстро заходил по комнате.

— При чем здесь полиция? — почти закричал он. — Зачем полиция? Ведь не было никакого состава преступления. И вообще, полиция больше не занимается этим делом, она закрыла его?…

— Ну, после твоих слов я бы на их месте открыл его снова, — засмеялся Эмиль.

— Совсем не ожидал от тебя такой… реакции, — резко остановившись, вдруг проговорил Карл. — Мы действительно занимаемся серьезными вещами.

Нам даже платят за это деньги. И неплохие, кстати, деньги.

— Всяким шарлатанам, предсказателям судьбы тоже платят хорошие деньги, — продолжал смеяться, дразня Карла, Эмиль. — Если бы кому-нибудь в голову пришла идея объявить о том, что под площадью Дам находится месторождение нефти, и он бы эту идею «научно» обосновал, наверняка какие-нибудь богатые несмышленыши открыли бы свои кошельки.

— Ты понял все, кроме одного — насколько это все серьезно, — произнес огорченный Карл. — Если ты не веришь, что наши исследования могут принести пользу, попробуй сам.

— Что попробовать? — удивился Эмиль.

— Попытайся выстроить свой виртуальный текст.

Эмиль покачал головой:

— Знаешь, Карл, эта идея меня не очень привлекает. Со своими проблемами я предпочитаю справляться традиционными человеческими способами.

— Я не предлагаю тебе заняться твоими психологическими проблемами, — сказал Карл. — Я просто подумал, что, может быть, тебе интересно, отчего умерла твоя Лиза. И остальные несчастные.

Эмиль снова покачал головой:

— И все-таки я не понимаю, почему все эти… комиссии до сих пор не в курсе того, о чем ты мне рассказываешь.

Карл зло посмотрел на Эмиля:

— Мы не считаем, что виноваты в чьей-то смерти. Но если выяснится, что все самоубийцы были тем или иным образом причастны к нашим исследованиям, ты представляешь, что начнется?! Не говоря уже о том, что лабораторию и семинар просто закроют. А на нас с Феликсом в полиции заведут тоненькие папочки.

— Которые скоро станут толстыми, — сказал Эмиль безжалостно.

— Возможно, — сказал Карл, выставляя подбородок вперед. — Только мы здесь ни при чем. Они все рано или поздно покончили бы собой. Поскольку были склонны к этому. Мы, наоборот, хотели заставить их жить. Вытащить из отчаяния. Наша программа называлась «Побег из города смерти».

— Вот так и расскажите в полиции, — мрачно проговорил Эмиль. — И программу переименуйте «Побег из города жизни».

— Мы не знали, что так получится! — воскликнул Карл. — Неужели ты думаешь, что мы хотели их смерти?

Эмиль пристально взглянул на него:

— Я этого не говорил. Вы занимались наукой. На первый взгляд, безобидной наукой. Но получилось то, что получилось. Ты ведь и сам не отрицаешь результата?

Карл опустил голову:

— Мы, кажется, поняли, в чем дело. И потому не обращаемся в полицию, что нам нужно завершить работу и исправить свою… ошибку. Но у нас не хватает умных голов. Поэтому я, собственно, и пригласил тебя сюда.

Эмиль отрицательно мотнул головой:

— Я не психолог. И ни черта не понимаю в ваших занятиях.

— Мы не хотим, чтобы это повторилось опять, — горячо проговорил Карл. — Мы вообще не хотим, чтобы люди… сводили счеты с жизнью. Неужели ты не хочешь участвовать в этой благородной работе?

— Не хочу. Я считаю, что каждый человек вправе решать собственную судьбу сам. Никто не имеет права вмешиваться. Даже из благородных побуждений. Ты знаешь, какая дорога вымощена благими намерениями.

— Жаль, — тихо сказал Карл. — Я надеялся, что мы поработаем вместе.

— Нет. Но на вашем месте я бы все-таки… успокоил общественность. А вы сидите и молчите.

— Мы расскажем, обязательно расскажем. Но нам нужно закончить работу. Надеюсь, что наш разговор…

— Не бойся. В полицию бежать я не собираюсь. Но на вашем месте я бы об этом серьезно подумал.

— Я понимаю, — проговорил Карл, весьма удрученный тем, что не удалось привлечь Эмиля к работе. Он был уверен, что мозги его товарища весьма бы пригодились. И к тому же он проиграл спор…

Жаклин знала, вернее, пока не знала, а только чувствовала, что с началом работы в университете она стала объектом пристального внимания не только восхищенных студентов и небезразлично посматривающих на нее преподавателей мужского пола, но и кого-то еще… Того, кого интересовали не ее блестящие лекции и женская привлекательность, а нечто совсем другое. Она физически ощущала этот заинтересованный взгляд. И опасность, исходящую от него. Очень серьезную опасность.

Она была уверена, что секретность ее истинного предназначения в этих стенах соблюдена полностью. Никто здесь не мог знать о том, кто она на самом деле. Утечка из конторы исключалась, поскольку о задании лейтенанта Ферран знали только два человека в Центре — Вендерс и полковник Николсон. Если даже предположить невероятное и заподозрить их в преступных замыслах, ситуация нисколько бы не изменилась, ибо в любом случае Жаклин работала на них. И если они дали ей задание, значит, были заинтересованы в его выполнении.

Но все-таки кто-то следил за Жаклин, и ей это совершенно не нравилось.

Причина слежки не могла таиться в ее прошлом. Все нити старых дел были тщательно оборваны конторой. Тот, кто хотел бы отомстить ей, не мог осуществить своего желания, не восстав при этом из могилы. Значит, она кому-то перешла дорогу сейчас, став профессором Открытого университета. Но это было совершенно нелепо! Даже если предположить, что ей кто-то страшно завидует, все равно другого претендента на кафедру древнегреческой философии не было. Тот самый гипотетический маньяк, который, по версии обывателей, склонял к самоубийству студентов? Но это еще нелепее. Почему он выбрал именно ее? Что у нее общего с погибшими?

Ей оставалось одно — заставить невидимку проявить себя. Что нужно сделать для этого? По всей видимости, то, чего она до сих пор в университете не делала. Нужно расширять поле своей деятельности, причем так, чтобы это стало заметно всем. Начать активно интересоваться историей с самоубийствами. Показать, что она не случайно оказалась в университете именно в это время. Правда, так можно все испортить. Но что «все»? Ведь пока у нее ничего не было…

После долгих раздумий она наконец остановилась на одном из вариантов.

В студенческом кафетерии, где Жаклин чувствовала себя намного уютнее, чем в кафе для преподавателей, к ней подсел Феликс Серпиери — высокий черноволосый мужчина средних лет с правильными, может быть, даже слишком правильными чертами лица и обаятельной улыбкой.

Они почти не сталкивались в коридоре и совершенно не общались, хотя Жаклин прекрасно помнила первый педагогический совет, где Серпиери вел себя по отношению к ней весьма недвусмысленно. И теперь она любезно улыбнулась ему: конечно, конечно, господин Серпиери, места за столиком рядом со мной совершенно свободны.