Синти Шелтон - Я увезу тебя из города слез

— Ты считаешь, мне не обязательно знать, что здесь произошло?

— Личные недоразумения. Они не имеют никакого отношения к делу.

— Так ли?

— Да, так, — твердо сказала Жаклин. — Помогите ему подняться. И отведите в ванную. А потом… оставьте нас…

— Ты уверена, что хочешь этого?

Жаклин усмехнулась:

— Не бойтесь. Он останется в целости и сохранности. Просто я стала несдержанной после болезни. К тому же, кажется, мне вкололи какую-то гадость? Типа «стимулятора атаки»?

Вендерс промолчал.

— Какого черта? — проговорила Жаклин, впрочем, успокаиваясь.

Вендерс перевел дух. Его затея дала отличный результат. Жаклин ожила.

Они сидели на кухне друг напротив друга. Чисто вымытый и благоухающий одеколоном старик, аккуратно причесанный и переодетый в новую одежду, только что купленную де Буром. И Жаклин — в глухом черном свитере, надетом прямо на голое тело, в домашних широких брюках… Она посмотрела на эту картинку как бы со стороны и усмехнулась. Прелестная парочка.

— Выпьешь что-нибудь? — спрашивает она без всякого выражения. — В баре, кажется, что-то есть.

Старик отрицательно качает головой.

Жаклин сжимает губы.

— Где ты достал документы?

— Это единственное, что тебя интересует?

— С чего-то надо начинать разговор… — вздыхает она.

— Я воспользовался документами одного из моих пациентов. Они ему еще некоторое время не понадобятся.

— Ты поддерживаешь связь с клиникой?

Старик внимательно смотрит на нее и отвечает:

— Нет. Почти нет.

— Ты чудовище.

Он молчит. Она молчит тоже. Они смотрят друг на друга.

— Вендерс знает, кто ты? — наконец спрашивает она.

— Нет. А он должен знать? — Жаклин пожимает плечами. — Но ты же работаешь с ним, — продолжает старик. — Ты доверяешь ему?

— Нет.

— Я так и думал.

Тоска сжимает сердце Жаклин и не дает дышать. «Наверное, я просто сошла с ума. Тихо и незаметно. Все мои ощущения изменились. И ничего прежнего уже никогда не будет».

— Два года… — начинает она и замолкает. По ее лицу текут слезы, но ей все равно. Она даже не замечает их.

Он опускает глаза.

Наконец она перестает плакать и поднимается из-за стола.

— Я приму душ. А ты свари кофе.

Он вскакивает.

— Но, Жаклин… Мы должны решить, что будет дальше!

— Дальше мы будем пить кофе, — со злостью отвечает она.

— Я понимаю, что просить прощения глупо… — взволнованно говорит он.

— Да уж, — прерывает она. — Совершенно неудачная идея.

— Но, как профессионал, ты должна меня понять…

— Профессионал?! — тихо переспрашивает Жаклин. Она чувствует, что еще немного, и с ней начнется истерика. — Ты помнишь, что я профессионал, но ты совершенно забыл, что я человек. Кроме того, я женщина! — Она все-таки не выдерживает и срывается в крик. — Самая обыкновенная живая женщина! Почему это тебя совершенно не волнует?! Если ты… объявился сейчас, почему нельзя было сделать это раньше?

— Я боялся за тебя, — отвечает он.

— Ты врешь! Ты боялся только за себя! — Рыдания начинают душить ее, и она выбегает из комнаты.

Он проводит ладонью по лицу. По своему старому, морщинистому лицу, над которым потрудился его друг — один из лучших европейских специалистов по пластической хирургии.

Жану Дюбуа пришлось долго уговаривать его, но только так он мог спасти свою жизнь. Он не хотел умирать и не имел на это права. Он знал, что его гибель развяжет руки тем, кто хочет воспользоваться его методикой — страшной методикой, способной отразиться на жизни тысяч и тысяч людей. Он не боялся смерти. Но он был обязан жить.

Хирург долго не мог понять, зачем Жану превращаться в старика. Внешность можно изменить до неузнаваемости, оставшись молодым и привлекательным человеком. Но Жана давно, еще со студенческой скамьи, интересовала проблема старости. Он знал, что многие старики остаются в душе молодыми людьми. И теперь он думал, что сам, став таким человеком, пусть и искусственно, он сможет найти способы преодоления этого мучительного несоответствия между внутренним и внешним. И он выбрал внешность одного из пожилых пациентов клиники. К тому же это решало проблему с документами.

Конечно, это было глупостью… Впервые увидев свое новое лицо в зеркале и осознав, что это его лицо, он всерьез пожалел, что не внял предостережениям своего друга. Но он верил, что охота на него когда-нибудь закончится и он сможет снова превратиться в прежнего Жана Дюбуа.

Почему он не дал о себе знать Жаклин? Дюбуа знал, чем она занимается. У нее и без него хватало проблем. И… Она была сотрудником одной из международных секретных служб. Через нее они легко вышли бы на него. И тогда… Никому, в том числе и секретным службам, он не мог доверить своей тайны. Если они узнают… Дюбуа боялся даже думать, что произойдет, если они узнают. А Жаклин?… Она переживет, думал он, уговаривая себя, что их отношения были для нее всего лишь мимолетным романтическим увлечением. Таких увлечений у нее будет еще много. Жизнь продолжается. Она сможет забыть его. Она полюбит кого-нибудь и будет счастлива. А он останется для нее всего лишь воспоминанием.

Сам он не хотел вспоминать о своей любви. Он понимал, что Жаклин была, пожалуй, единственной женщиной, с которой он мог бы прожить всю свою жизнь. Но теперь совместная жизнь с женщиной была невозможной. И он всеми силами отгонял воспоминания. Единственное, с чем он, профессиональный психолог, не мог — а может, и не хотел? — справиться, были его сны. Жаклин вторгалась в них без спросу, бесцеремонно разрушая его с трудом обретаемое спокойствие. И наконец, не выдержав, он отправился в Голландию. Чтобы только увидеть ее наяву…

Дюбуа вышел из комнаты. Из-за дверей ванной доносился шум воды. Самым правильным было бы сейчас уйти.

Снова исчезнуть из ее жизни. Потому что она не сможет простить его. Никогда. Он пришел потому, что Вендерс сказал: она умирает. Не из-за ранения, которое не было таким уж тяжелым. А потому что хочет умереть. И он не выдержал и пришел. Сейчас он сомневался в правильности своего поступка. Он видел ее глаза, когда она, размахнувшись, ударила его по лицу. Она вложила в этот удар все, что ей пришлось пережить за два года, пока он считался мертвым. И лежа среди осколков, он с ужасом представил себе, что она чувствовала все это время. И растерялся. Он не знал, что делать дальше.

Жаклин выключила воду и, завернувшись в большую махровую простыню, присела на край ванны. «Если я выдержу это, — подумала она отстраненно, — то заработаю манию величия. Потому что выдержать это по силам только какому-то высшему созданию». Она медленно расчесала волосы и достала из полиэтиленовой упаковки новую мужскую рубашку — де Бур купил их с полдюжины, опасаясь не угодить вкусу мадам. Рубашка была в темно-синюю мелкую полоску и доходила Жаклин до колен. Она взглянула в зеркало, и комок снова подкатил к горлу. Тогда, в Рутенберге, Жан дал ей точно такую же рубашку, и она так же в ней утонула. Она обернулась и со страхом посмотрела на дверь, которую нужно будет сейчас открыть. Открыть и сделать шаг. Но куда? И навстречу кому?