Синти Шелтон - Я увезу тебя из города слез

— Жаклин, — ласково говорит Вендерс. — Долгие разговоры не способствуют выздоровлению…

— Вы сами начали эти разговоры, — говорит Жаклин и резко отворачивается к стенке. Тело опять пронизывает боль, и ей не удается сдержать стон.

— Черт! — говорит Вендерс. — Ты же знала, что бой в воде — не твой профиль.

— Просто течение было слишком сильным… — бормочет Жаклин сквозь одеяло.

— Послушай… — Вендерс садится у нее в ногах. — Этот твой старик… хочет навестить тебя.

Жаклин поворачивается к нему.

— Вы… общались с ним?

Вендерс пожимает плечами.

— Естественно. Я должен был провести расследование.

— И на каком же языке вы общались? — ехидно спрашивает Жаклин.

— На французском, — говорит Вендерс. — На чистейшем французском языке.

— Он заговорил?

Вендерс вздыхает:

— Если человек не действительно немой, он рано или поздно заговорит…

— Что вы сделали с ним? — кричит Жаклин.

— Успокойся, девочка, — испуганно говорит Вендерс, — ты не поняла. Он заговорил сам. Совершенно добровольно.

— И что же он вам рассказал?

— Его зовут Морис Монтегю. Он простой французский бродяга, перебравшийся в Голландию в поисках дальних родственников, да так и не нашедший их. У него и документы есть…

— Ничего не понимаю, — говорит Жаклин. — Сначала не было документов. Потом появились. Вы же не могли ничего о нем узнать…

— Ну, мы не хотели действовать жестко. Если бы мы применили наши методы, конечно, узнали бы раньше. Но ты же понимаешь…

— Вы следили за ним из-за меня?

Вендерс молчит и в упор смотрит на Жаклин. Его лицо становится строгим и неприятным, он совсем не похож на прежнего добродушного Вендерса. Маска сброшена. Он медленно произносит:

— Мне совсем не нравятся контакты наших сотрудников, которые происходят якобы случайно.

— Вы меня в чем-то подозреваете? Впрочем, я уже спрашивала об этом.

— Я не тебя подозреваю. Я подозреваю, что кто-то очень тобой интересуется. И хочу знать почему.

Жаклин качает головой:

— Если это так, то этот кто-то напрасно тратит время. Я ни у кого не стою на пути. Пока…

Вендерс начинает разливать чай по чашкам.

— Значит, — четко выговаривая каждое слово, говорит он, — этот кто-то работает впрок.

Теперь с ней так бывает только во сне. В редкие минуты мерцающего забытья, когда действительность никуда не исчезает, но уже возможен переход в другую реальность — реальность грез или небытия, — перед Жаклин возникает это лицо: бесконечно родное, бесконечно желанное. Во время болезни мозг уступил власти сновидений, и Жан Дюбуа приходит к ней часто. Почти каждый раз, когда она проваливается в теплое зыбкое пространство. Каждый раз, закрывая глаза, она знает, что встретится с ним. Он снова будет улыбаться ей, брать за руку, прижиматься лбом к ее ладони. Он ничего не говорит, просто улыбается и держит ее руку в своей. Она физически ощущает теплоту его ладони, чувствует силу, с которой он сжимает ее пальцы. Время исчезает, уступая вечности. В мире нет ничего, кроме любви и нежности двоих.

Жаклин не хочет просыпаться. Когда она проснется, Жана не будет с ней. Она не хочет выздоравливать. Когда она поправится, сновидения покинут ее.

Вендерс разговаривает с врачом, но тот пожимает плечами. Молодой и выносливый организм давно должен преодолеть болезнь. Но сознание Жаклин противится выздоровлению. Лекарственные препараты? Да, конечно, они есть. Но они могут помочь лишь тому, кто сам всеми силами пытается вернуться к жизни. У Жаклин нет этих сил, нет воли к жизни. Ей хорошо и так. Человек умирает не только по воле Божьей, но и по своей собственной. Чего вы, собственно, хотите от врачей? Чуда?

Вендерс сильно трясет Жаклин за плечо, потом, отчаявшись, берет шприц с препаратом и делает укол. Она проснется минут через пятнадцать. Проснется, чтобы через некоторое время опять провалиться в то пространство, где ей лучше, чем здесь. Чертыхнувшись, Вендерс уходит на кухню. Кажется, впервые в своей жизни он ошибся. Зря он поставил в этой страшной, одному ему известной игре на лейтенанта Ферран. Хотя… Альтернативы все равно нет. Поэтому он здесь и возится с ней, как заботливая мамаша с беспомощным младенцем. Несмотря на то, что у него и других дел хватает…

Раздается звонок в дверь. На пороге стоит старик. Ну что ж, посмотрим, как Жаклин будет реагировать на него теперь.

— Проходите, Монтегю, — строго говорит он. — Она сейчас проснется. Вы ей, кажется, небезразличны. Ей давно пора встать на ноги. Если вы можете… э… как-то поднять ей настроение, буду очень признателен.

Старик смотрит на него в упор.

— Может быть, я смогу, — медленно говорит он. — Но… хочу вас предупредить, что мое появление может вызвать и обратный эффект.

Вендерс удивляется его слишком правильным выражениям. Впрочем, он почти ничего не знает о прошлой жизни старика. На какое-то мгновение он пугается. А если он ошибся?… Но что старик может сделать? Ведь он, Вендерс, будет находиться рядом. Не рискнет же старик убивать ее в его присутствии! Да и потом, у него была масса возможностей давно сделать это. Нет, старик вряд ли замешан в покушении на нее.

— Я хотел бы остаться с ней наедине, — говорит старик.

— Да, конечно, — говорит Вендерс. — Я буду на кухне.

Старик кивает и входит в комнату.

Жаклин лежит в постели. Она очень бледна, вокруг ее глаз — черные круги. Она медленно приподымает ресницы. Старик берет стул и садится рядом. Потом осторожно берет ее ладонь в свою. Она вздрагивает и высвобождает руку. Теплота его ладони напоминает ей недавний сон.

— Здравствуй, Жаклин, — говорит старик голосом Жана Дюбуа.

Вендерс просидел на кухне в тщетных попытках уловить смысл происходящего в комнате. До его слуха доносились приглушенные голоса старика и Жаклин. И вдруг раздался грохот и звук падающих предметов. Вендерс стремительно вскочил и бросился в комнату, единым движением распахивая дверь и извлекая из-за пояса пистолет… Зрелище, открывшееся перед ним, было ошеломляющим.

Растрепанная Жаклин в длинной ночной рубашке стояла посреди комнаты, злая и заплаканная, а в углу, держась за ушибленную голову, корчился старик. На ковре валялись осколки напольной керамической вазы и рассыпанные музыкальные диски. Пара стульев была перевернута…

Вендерс медленно опустил пистолет.

— Ты встала, девочка? Вот и хорошо, — произнес он, с трудом успокаивая дыхание.

Жаклин подтянула спустившуюся бретельку ночной рубашки и фыркнула, как кошка.

Вендерс шагнул к старику и пнул его носком ботинка.

— Кажется, ты доигрался, парень.

— Не смейте трогать его, — властно сказала Жаклин. — Я разберусь с ним сама.

Вендерс недоуменно посмотрел на нее: