Синти Шелтон - Обитель воскреснувших грез

— А Грати? Он ведь в курсе твоих исследований…

— Да, но без моего ведома он не имеет права распоряжаться разработками…

— А кто еще в курсе?

— Директор нашего научного центра — мадам Брассер.

— Она тоже ученый?

— Да, и очень толковый ученый. Ее работы известны во всем мире.

— А Грати не так известен?

— Он давно ничего не публикует. О нем почти забыли в научных кругах. Живет затворником, хотя у него очень светлая голова. В свое время именно он натолкнул меня на ту идею, которую я сейчас достаточно успешно разрабатываю.

— Ты опасный человек. В твоих руках — сильное оружие. Ты уверен, что не захочешь им когда-нибудь воспользоваться?

— Только во благо. Я лечу людей, и это у меня получается. Несколько почти безнадежных психических больных скоро выйдут отсюда, вернутся домой. Ты их видела в замке, и я уверен, что не смогла бы отличить от здоровых. Потому что они уже почти здоровы… Мои спектакли — это тоже видеотерапия, только более мягкая.

Жаклин смотрела на его блестящие глаза, и ее охватывало какое-то смешанное чувство… которое она, пожалуй, пока не могла определить.

— Ты опять мне не веришь, — вдруг грустно сказал он. — Думаешь, что я когда-нибудь захочу стать властелином мира? Но такие желания возникают у ученых только в фантастических романах. В обычной жизни ученые более… прагматичны. Зачем мне весь мир? Достаточно возможности заниматься любимым делом, продвигаться вперед. Ведь наука бесконечна. Как можно сказать себе: я всего достиг и теперь стану править миром? Бред, такие бывает. Движение неостановимо. Ученый не может поселиться в башне и оттуда управлять Вселенной. Если он ученый, конечно, а не сумасшедший. А я, Жаклин, не сумасшедший.

— А твой Грати?

— Что Грати?

— Он не захочет поселиться в башне?

— У него нет таких возможностей. Хотя амбиций, пожалуй, предостаточно.

— Я не про амбиции говорю. Объясни мне, пожалуйста, зачем он держит у себя девушку и накачивает ее наркотиками? Да еще утверждает, что девушка чуть ли не с пеленок — наркоманка. Может быть, он как раз и есть тот сумасшедший?

— Нет. Я даже поражался — при своих физических недостатках он слишком нормален.

— Может быть, ты просто проглядел что-то? — Жаклин, я не первый год живу на свете.

— Хорошо. Но чего же он так боится? Что я могу выведать такого страшного, что он готов на все, лишь бы этого не произошло?

Дюбуа рассмеялся.

— Он боится, что ты украдешь методику. Может быть, ты шпионка конкурирующей фирмы? Я сначала тоже подозревал что-то в этом роде. Видишь ли, Грати очень, я уже говорил, амбициозен. А в нашем направлении работают многие психиатры, психологи, психоаналитики. И Грати очень важно быть первым. В науке трудно доказать плагиат. Часто открытия совершаются параллельно и независимо друг от друга… Он не мог знать, что ты всего лишь ищешь Барбару.

Жаклин заказала кофе и подняла на него глаза.

— Я должна поговорить с мадам Брассер.

Дюбуа посмотрел на нее и помолчал с минуту. Потом сказал:

— Ты понимаешь, что я не могу тебе этого запретить. Но… как бы после этого разговора не пришлось ее… лечить. Она только с виду — железная леди. А на самом деле — очень ранили, беззащитный человек.

— Ты до сих пор с ней?…

Дюбуа улыбнулся.

— Кроме меня у нее никого нет. Хотя она по-прежнему любит своего бывшего мужа. Я это давно понял.

Жаклин пронзила его долгим испытующим взглядом, но ничего не сказала.

Молодые люди сидели в номере Барбары и изредка выглядывали на улицу с балкона. Там, в отличие от вчерашнего дня, было довольно много народу.

— Я умру от тоски, — капризно сказала Катрин, ни к кому, впрочем, конкретно, не обращаясь. — Мы здесь второй день. Почему мы не можем выйти погулять? С нами Барбару никто не тронет.

— Жаклин просила не выходить из номера, — объяснил Теодор, но в его голосе тоже не было уверенности. Если честно, он не понимал просьбы Жаклин. Сидеть целый день в душном номере без кондиционера совершенно не хотелось. Тем более, что из окна было видно, как многие нарядно одетые люди большими группами куда-то направлялись.

— У них тут какой-то праздник, похоже, — сказал он. — Все куда-то идут.

Катрин встрепенулась.

— Глупо сидеть здесь, если можно развеяться. А развеяться просто необходимо. И прежде всего — Барбаре. Да, Барбара?

Барбара пожала плечами. Ей не хотелось ничего. Она была напряжена и занята одной мыслью: что можно сделать в сложившейся ситуации. Довольно неприятное ощущение — сидеть без движения, осознавая, что от тебя сейчас ничего не зависит.

Ее с детства раздражало бездействие.

— Я бы с удовольствием прошлась, — наконец сказала она.

— Ну вот и отлично! — сказала Катрин. — До ночи еще далеко. Не играть же нам в шарады. А так хоть праздник увидим.

Они засобирались.

— А если Жаклин позвонит? — вдруг спросила Барбара. — Надо кому-то остаться. То есть не кому-то, а я останусь. А вы действительно прогуляйтесь. Потом расскажете, как там — на воле.

— Э, нет, — сказал Теодор. — Одну мы тебя не оставим.

— Глупости, — твердо произнесла Барбара. — Кого мне здесь бояться? Даже если каким-то чудом здесь появится дядя Пьер, он все равно не знает, в каком номере я нахожусь.

— Как ты можешь до сих пор называть его дядей? — раздраженно буркнула Катрин. — Это после всего-то.

Барбара слегка улыбнулась.

— Привычка. Детская привычка. В детстве он мне казался странным и добрым волшебником.

— Карлики не бывают добрыми, — сказал Теодор. — Они даже в сказках злые.

— Да какой же он карлик? — отмахнулась Барбара. — Только на полголовы ниже тебя. И он совсем не был злым. У него был такой чудесный голос, когда он читал мне сказки. Ни папа, ни мама мне их не читали. А он приходил почти каждый вечер и… мы прекрасно проводили время.

— Не хочешь ли продолжить ваше общение? — с горечью предложил Теодор. — Голос у него до сих пор, наверное, такой же.

— Нет, — кратко ответила Барбара, и лицо ее помрачнело.

— Прости, — пробормотал Теодор.

— Барбара, мы очень-очень недолго, — умоляюще сложила ладошки Катрин. — Только немножко посмотрим, что у них за праздник, и сразу назад. Ты, правда, не будешь на нас обижаться?

— Да Господи, конечно, нет, — отмахнулась Барбара. — В конце концов, ехать так далеко, чтобы сидеть в четырех стенах, глупо.

Теодор украдкой посмотрел на Барбару. Больше всего ему сейчас хотелось остаться с ней наедине. Он никому и ни за что на свете не признался бы, что влюблен в нее — он понимал, что никогда не сможет стать для нее достойной парой. Он — бедный клерк, к тому же не очень привлекательный внешне. Она — богатая наследница и очень красивая девушка. Его удел — довольствоваться общением с Катрин.