АlshBetta - Русская [СИ]

«Не делай меня крайним».

И синие глаза, в которых синева стала черной. В которой не осталось ни капли того, ради чего я бы пошла и в огонь, и в воду, и туда, куда еще ему заблагорассудится.

В ту секунду Джаспер окончательно меня бросил.

Я делаю последний, необычайно глубокий вдох и снова, как обычно поступают дети, упрямо забираю в руки кисточку туши. Поправляю немного испорченную линию, ватным тампоном стираю оставшееся напоминание о слабости. Немного румян, и ситуация стабилизирована. Никто следа и не заметит.

Затем тени — выверенными, точными движениями, без лишних мыслей (чтобы не разгребать последствий) на веки. Ровным слоем — они гелевые. Красиво, стоит признать, блестят.

После — помада. Часы ускоряются, сменяя цифры, и мне приходится пожертвовать еще тремя минутами дополнительного времени, дабы очертить контур губ.

В итоге, когда смотрюсь в зеркало, проверяя, все ли в порядке, как прямое напоминание моей нерасторопности в дверях появляется Розмари.

Ее короткое волнистое каре приглажено и выпрямлено, глаза подкрашены, а щеки так же тронули румяна. Наверное, за всю мою жизнь это самый сложный макияж, какой удавалось увидеть на ее лице. Видимо, Рональд велел. Видимо, для него сегодняшний день и вправду праздник.

— Иззи…

— Хорошо, — я без споров и возражений соглашаюсь, кое-как пригладив волосы — пусть думают, что это легкий эффект неопрятности, для особого шарма. Мне, в конце концов, не особо важно, что вообразит инвестор об этом вечере. Он сам решил жениться, так пусть мирится. От меня требовалось «да», и оно уже прозвучало.

— Ну конечно хорошо, — Розмари улыбается, когда прохожу мимо нее обратно в спальню, и легонько, чтобы ничего не испортить, похлопывает меня по плечу, — только одеваться нужно до конца.

И, тихонько усмехнувшись, застегивает мой многострадальный замок на спине.

Салон отцовского «Ролс ройса» светло-серый — именно тот оттенок, который я предполагала под пиджак старика-инвестора. Вдохновляющего в таких сравнениях, конечно, мало, но кого вообще волнует, что я думаю? Даже меня не волнует!

В любом случае, если бы я выбирала машину — а Ронни никогда бы не позволил это сделать, — предпочла бы что-нибудь черное. И внутри, и снаружи. Чтобы потемнее.

А у него наоборот, любовь к светлым оттенкам. Он, наивный, не понимает, что на светлом кровь видна куда лучше…

Мы добираемся до пункта назначения — роскошной «Эйфелевой башни», установленной на макете своего одноименного известного подлинника — сорок минут. В конце концов, дом за городом, туристов много, а пробки никто не отменял. И привилегированность машины вовсе не влияет на время, которое приходится провести в окружении «простых смертных». Хотя, я слышала, некоторые предпочитают передвигаться по паркингам, зачастую выходящим в две разные стороны улицы.

Впрочем, все это неважно. Все это так, мелкие неприятности. А когда Рональд в хорошем расположении духа, когда он доволен ситуацией и происходящим, кто станет заострять на них внимание?

Отец дважды за время пути оглядывается на заднее сиденье, отданное в мое полное распоряжение, и даже не хмурится, когда видит туфли, безбожно закинутые на дорогую кожу. Уверена, если шпилькой я порву ее, он даже не заметит.

— Достойно выглядишь, — хвалит, удовлетворенно улыбнувшись, — я рад, что ты так серьезно к этому относишься.

Я ему не отвечаю. Я, глядя в окно на проплывающие мимо небоскребы и горящие табло магазинов, думаю лишь о том, когда этот вечер будет закончен.

Больше всего хочу вернуться в свою постель, накрыться с головой одеялом и не отвечать на стук Роз в дверь, призывающий умыться, одеться, позавтракать — неважно, в сущности, что именно сделать.

Я опять хочу поплакать. Лечь, обвиться вокруг подушки и спокойно, с совершенно законным правом поплакать. И плевать, что только этим весь вчерашний день и занималась.

Я слишком хорошо помню лицо Джаспера — ошарашенно-разозленное, его беспрецедентное отвержение, все, что он сказал в то утро — до последнего слова. И пусть кто-то сетует на недолговечность человеческой памяти, пусть я не отличаюсь парадоксальной склонностью к запоминаниям, не забуду. Никогда не забуду. Вчера, в пять часов и тридцать шесть минут утра, у меня внутри стало пусто. Причем так, что никоим образом дыру уже не залатаешь…

Но «Ролс ройс», упрямый, как Рональд, едет дальше. Едет вперед, поворачивает, снова прямо, снова вверх по улице… у меня уже рябит в глазах от света рекламы.

Я прикрываю веки, устало откидываясь на подголовник сиденья. Сложив руки на коленях, то и дело переплетаю и обратно расплетаю пальцы — я выкрасила ногти в черный.

Начинаю жалеть о том, что не догадалась взять с собой таблеток от головной боли…

Бытует мнение, что чувство крайней ошеломленности может наступить лишь в результате нескольких судьбоносных событий — неважно, плохих или хороших, — но уж точно не составить цепь из череды невероятных случайностей.

Однако я, то, что я чувствую, — прямое опровержение этой неумелой теории. К тому же, как я наивно полагала, удивлять меня уже точно больше нечему…

Рональд выходит и открывает мою дверь. Сам, не дожидаясь ни просьбы, ни каких бы то ни было иных обстоятельств, встает и открывает. Выпускает меня из «Ролс ройса» и следит за тем, чтобы на своих шпильках я не рухнула посреди мокрого после дождя тротуара. Выражение на его лице в тот момент, когда, усмехнувшись, протягиваю руку на встречу, больше всего похоже на улыбку. Только маловато в ней искренности.

— Три часа? — будто бы невзначай интересуюсь, поправив задравшийся воротник пальто, который этим утром так тщательно утюжила Роз.

— У тебя что, планы на вечер? — спрашивает отец с отпечатком усмешки — не покажет мне, конечно же, но уж очень хочет.

— Я хочу знать, сколько часов это будет длиться.

— Максимум — четыре. Вряд ли он захочет растянуть встречу.

— Вряд ли я захочу, — бормочу, исподлобья взглянув на Ронни. На его чертов самодовольный вид, безупречный черный костюм и потрясающей белизны рубашку. По-моему, такое сочетание — мода офисных клерков. Рональду пора бы изучить рынок и просмотреть, во что одеваются нынче толстосумы…

Мы проходим по плитке, эхом отдающейся в закрытый прозрачной крышей потолок, и направляемся к большим янтарным дверям с большой и достаточно симпатичной вывеской. Место милое и дорогое. Из ресторана — шикарный вид на фонтаны Беланджио и половину Лас-Вегаса (ту, что надо видеть) в частности. Проект достойный — уверена, мистер Свон бы одобрил.

— Я слышала, у них лучшая в городе винная карта… — говорю будто бы сама с собой, но на самом деле желаю проверить Рональда, его реакцию. Спиртное, надеюсь, позволено? Иначе мой вечер пройдет зря.