АlshBetta - Русская [СИ]

— Вполне, — а Эдвард все невозмутим, он все издевается. — Значит, все же Лас-Вегас.

Приносят закуски. Я даже не смотрю на них.

Наливаю себе воды, залпом осушаю один бокал, не заботясь о том, смажется ли помада. Затем — второй. И уже на третьем, любуясь колебанием жидкости на стеклянной поверхности, возвращаюсь в теперешнее время.

Рональд обсуждает свадьбу. Мою свадьбу обсуждает, со всеми подробностями. Изъявляет свое благородное желание оплатить ее, предлагает услуги, которые никому не интересны…

И Каллен слушает. Каллен дает согласие.

Я представляю себе это: арку, священника, белое платье — наверняка то, с кружевом, что берегла мыслями для церемонии с… неважно с кем — цветочный навес, медленную музыку и красивый танец жениха с невестой. Первый, свадебный. Самый дорогой.

И эта картинка слишком реальная, слишком, слишком острая для сознания. Она его нещадно режет на части. Она его кромсает.

— Составим брачный договор? — интересуется Рональд как раз в тот момент, когда я снова здраво воспринимаю происходящее.

Эдвард немного тушуется, но затем, выправив и тон, и голос, озвучивает свое решение. На удивление безапелляционное:

— Он уже составлен. Изабелла должна лишь ознакомиться с ним и подписать.

На этой фразе мое терпение лопается. Все раздражения, вся досада, вся обида, все разбитые на мелкие кусочки желания — все выползает наружу. Разрывает на части. Неожиданно, да. Но так же неожиданно больно.

— У рабства есть временной промежуток, мистер Каллен? Или оно вечное? — злобно шиплю я, резко отодвинув стул. Выхожу из-за стола.

Даю ему секунду — на ответ. И, ничего не услышав, быстрым шагом, не тратя лишнего времени и не оглядываясь на вытянувшиеся лица обоих собеседников, решивших переделать мою жизнь по-своему (да с таким рвением, будто я им это позволила!), выхожу из вип-зала.

На ходу спрашиваю у официанта, где уборная. Практически влетаю туда, не жалея туфель и дизайнерского платья. В груди болит. Кипит. Саднит.

Я не думала, что все будет так сложно!

Я запираюсь в кабинке мраморного туалета с черными стенами и темно-синими лампами, нещадно бьющими по уставшим глазам. Сдвигаю щеколду, блокируя кому угодно доступ внутрь.

Сажусь на крышку унитаза, закрываю лицо руками. И плачу.

Долго-долго… беззвучно… безнадежно.

У меня больше ничего — ни внутри, ни снаружи — не осталось.

Мое «да», прозвучавшее под ливнем из чувств, уже не кажется таким правильным, таким верным. Завораживает скорее своей глупостью, необдуманностью. И намекает — мягко, ласково, пинками по живому, — что обратно уже не повернуть. Что встреча состоялась, и я пришла на нее. Что сейчас в том чертовом зале речь идет о моей свадьбе. И обо мне в том числе.

Как бы сумбурно все ни выглядело.

…Правда, предаваться горю выпадает немного времени. Мои размышления о Джаспере, мои мысли о том, что случилось за эту долгую неделю и что я за нее потеряла, чего лишилась, прерывают. Хлопком двери.

Кто-то вошел — беззвучно сообщает она. Несмелые шаги внутрь (с каких это пор женщины в таких местах предпочитаю обувь без каблуков?) — остановка.

Вдох?

Мамочки…

— Изабелла? — как и в тот злополучный понедельник, меня зовет голос. Мужской голос. Обволакивает собой, не дает замолкнуть и не подать виду. Он знает, что я здесь. Откуда-то, но знает — уверена. И то, что вот уже как пятнадцать минут реву, так же не осталось тайной.

— Это женский туалет, — выплевываю нежеланному гостю, посильнее обвив плечи в мягкой ткани руками. Как никогда кажется, что развалюсь, распадусь на кусочки. Никто не соберет.

— Я знаю.

— Тогда догадайтесь, что нужно выйти.

У меня вырывается смешок. Но до такой степени пропитанный горечью, что сама пугаюсь. Насилу контролирую другие эмоции, боясь, что голос снова подведет.

Это незнакомый человек, Белла. Он никто. Он тебе никто. Ты его не знаешь, ты не хочешь его знать и тебе абсолютно все равно, какие у него планы. Твое согласие было Рональду, а не ему. А насолить ты вообще Джасперу хотела… какого же черта посреди дамской уборной ведешь диалог с посторонним?

Как же все это глупо и по-детски выглядит!

— Вас называют «Беллой», мисс Свон? Или предпочтительнее полное имя? — тем временем, будто не слыша меня, продолжает Эдвард. Судя по звукам, опирается плечом о стену как раз возле моей кабинки.

— Изза, — не знаю, зачем говорю это. Вырывается.

Но «Белла» для него — это уже слишком. Я Белла Джаспера и Белла мамы. Никто больше и никогда не станет называть меня так.

— Изза, — он, похоже, обрадован достигнутому успеху, почти улыбается, — я могу занять у вас пять минут?

Я хмыкаю. Хмыкаю или всхлипываю — бог его знает. Но все так же, с горечью.

— Если я скажу «нет», вы что, уйдете?

На какое-то мгновение воцаряется пауза. Он думает?

— Если уйду, — в конце концов, негромко вслух размышляет Серые Перчатки, — вы не узнаете самого главного. И не вернетесь в зал.

— Что, у вас есть предложения по фасону моего платья?

— Нет, ну что вы. Это полностью ваше право, Изза.

— Уже хорошо — у меня есть права, — зажмуриваюсь, проглатывая комок из рыданий. Как никогда хочется зарыдать в голос и прекратить сдерживать себя. Как никогда просятся наружу слезы. Вот чего не могла предположить, так это того, что стану с индюком-толстосумом обсуждать свои мысли и проблемы… возможно, все дело в том, что однажды он меня уже вытащил? Поэтому я могу… я пытаюсь ему верить? И отношусь не так, как предполагала. Не так, как бы общалась с любым другим.

— Изза, я за этим и пришел, — мистер Каллен тяжело вздыхает, и я слышу, что легонько постукивает пальцами по своей стене, наверное, немного волнуясь, — у меня есть, что сказать вам об этой свадьбе. И вовсе не о фасоне платья.

Я запрокидываю голову, поражаясь тому, какая лампа синяя. Это для дезинфекции, верно?

— Вы выбрали ресторан? Священника?

— Мы можем поговорить не через дверь? Всего минуту, — просит он. Игнорирует мою язвительность и прямое обвинение в голосе.

— Не думаю.

Ответа не следует. То ли мой собеседник решил, что я безнадежна, то ли зашли в тупик рассуждения, то ли аргументы кончились. Но он молчит, терпеливо чего-то ожидая, а я жду того, заговорит он снова или нет.

Почему-то сосет под ложечкой, высыхают слезы. От его вежливости? Или от того, что вообще не чтит никаких границ, раз вламывается в женские туалеты? А если кто-то зайдет, тогда что?..

— Изза, — наконец озвучивает свою мысль Эдвард, наверняка догадавшись, что ждать нечего, — самое главное, что вы должны знать: этот брак не для того, чтобы сделать вашу жизнь хуже.

Я стискиваю зубы. Смаргиваю слезы, шмыгнув носом. Но упрямо, упрямо молчу. Не даю ему шанса оставить мысль незаконченной.