Мария Акулова - Душа на осколки [СИ]

Когда на горизонте замаячили огни, она даже не сразу поверила, обернулась, бросила взгляд за спину, молясь, чтоб никто не несся следом, а потом вновь ударила по лошадиным бокам, подгоняя — город близко.

— О чем ты, Аргамон?

— Вы ведь сами все прекрасно поняли, милорд. Так зачем расспросы? — откинувшись на спинку кресла, Аргамон обвел взглядом комнату. Если бы хоть один живущий на земле человек знал, как ему осточертело это притворство. Если бы хоть один не живущий на земле это знал.

— Произнеси это. Хочу, чтоб ты это произнес.

— С вами играют, милорд. Играют те, кто властен распоряжаться жизнями.

Копыта застучали по вымощенной брусчаткой мостовой. Лошадь запнулась, но устояла. Благо, этим вечером в городе было не слишком людно, только несколько человек, скорей всего бродяжек, прислонились к стенам, протягивая в темноту открытые ладони.

Платок, который давно уже не держал волосы, а только мешал, Альма зло сдернула, бросая на мостовую. Сейчас ей мешало все. Не было ни времени, ни желания оглядываться по сторонам, узнавая родные пейзажи. Сейчас перед глазами стояли только столбы пламени, отделяющие ее от Ринара.

Она не заметила женщину, в последний момент отскочившую из-под копыт, не заметила, каким взглядом она посмотрела вслед, отползая к перилам моста, не заметила, как та схватила платок, прижимая к лицу, не видела, как лицо бродяжки перекосило от гнева.

— Альма…

— В чем суть игры? — начав получать ответы на свои вопросы, Ринар почему-то успокоился. Теперь не нужно было вытягивать информацию по крупицам, нужно было задавать правильные вопросы и получать краткие, но четкие ответы.

— Очень любопытно, знаете ли, наблюдать, как вы с упорством ходите по одним и тем же граблям… Вы просто живете, совершая ошибки, а они, — Аргамон возвел взгляд в небо, а потом уже к полу, — с интересом за этим наблюдают. И иногда подталкивают… в сторону новых ошибок.

— А ты?

— Я, — Аргамон пожал плечам, — посланник. Считайте, наблюдатель со стороны.

— Какой?

Усач скептически хмыкнул, а потом вновь опустил взгляд… в пол.

Все эти годы, долгий десяток лет Свира жила лишь мыслью о том, как отомстит.

Как она радовалась, когда госпожа уехала! Как она радовалась, что Альма не попрощалась с Кроном. Как радовалась, что отвергла его предложение, растоптав гордость.

В тот же день, когда Альма покинула поместье лорда, Свира пошла в храм, чтобы поставить свечу ей во здравие. Девушке казалось, что теперь-то жизнь наладится. Ведь Крон не устоит перед ней. Не устоит перед заботой, опекой, любовью, которую подарит ему она, Свира. Поначалу так и было.

Она знала верный способ, способный «влюбить» любого мужчину. Ей нужна была всего лишь маленькая помощь горячительного и уверения Крона в том, что она-то его понимает. Его понимает, а поступку Альмы нет прощения.

Своего она добилась — они провели вместе ночь. Крон был так пьян, что на утро ничего не вспомнил, а она не постеснялась описать все в красках. А через два месяца не постеснялась сообщить, что ждет ребенка. Подгадала все так, чтоб непременно получилось, а потом ждала ровно столько, чтоб ни один маг не согласился уже заняться избавлением от лишних проблем.

Сначала Крон не поверил, но потом была очередная доза горячительного и ночь, вновь не оставившая в памяти молодого человека и следа, зато закончилась она очень памятно — не каждый день на сеновале застают нагого сына городского головы с не менее голой девицей в обнимку.

Жениться Крон женился, вот только Свира так и не узнала, что причиной было не осуждение общественности, на это ему было давно плевать. Он как-то вдруг понял, что Свира знает рецепт, способный помочь ему забыться. Хотя бы на несколько часов. Выбросить из головы эти ненавистные зеленые глаза, этот цветочный аромат, эти смеющиеся губы.

Крон начал заглядывать в бутылку, Свира купалась в мнимом счастье. Ей казалось, что еще немного, и все пройдет. Он станет с ней тем же Кроном, каким был с Альмой. Будет любить, носить на руках, клясться в чувствах и смотреть искрящимися глазами.

Этого не происходило. Намного чаще он предпочитал проводить время за столом их нового дома, купленного родителями, в обнимку с бутылкой.

Свира ушла из поместья, напоследок гордо помахав перед носами прислуги золотым колечком, купленным за деньги мужа. Ей льстила роль невестки префекта. Казалось, что все брошенные вслед взгляды — полны зависти. Она и не подозревала, что на самом деле ее жалеют…

Ненавидела она только дни, когда Крон доставал платочек. Платочек Альмы, который она когда-то ему отдала. Эта чертова тряпка пахла цветами. С какой любовью он прижимал ее к губам, как блаженно улыбался, как шептал свое извечное «любимая». Он даже не пытался скрываться. Ему неважно было ничего. Только платок и бутылка.

Свира злилась, однажды даже попыталась отобрать игрушку, но Крон не дал. Пригрозил, что еще одна попытка станет для нее последней, и Свира почему-то поверила.

Они прожили вместе меньше года, когда Крон не вернулся домой. Ранней весной было еще холодно, на мосту — гололедица. Потом им сказали, что скорей всего выпил, поскользнулся, упал в холодную воду и не смог выплыть.

Одна Свира знала правду — не поскользнулся. Сам прыгнул. Наверняка на дне привиделась его «любимая». Или платочек в речку уронил, за ним и прыгнул.

Муж умер в марте, а в апреле у Свиры родился мертвый ребеночек. Семья Крона ее так и не приняла. Будь у нее маленький — никуда не делись бы, заботились, любили, растили, а так… Ее выбросили из дома как собаку, еще и наградив клеймом вины в смерти мужа. Обратно в особняк не взяли, да и не в особняк тоже.

Пусть в лицо не говорили, но считали, что она заслужила ту судьбу, которую получила. Завидовала, задирала нос, творила зло, за которое расплатилась. Жаль было только Крона и ребеночка. Они-то своей судьбы не заслужили.

Свира же все это время жила. Жила назло тем, кто с сожалением ждал, когда же обнаружат и ее, выбросившейся в реку. Жила ненавистью к той, кто был виной всех ее бед. Она-то не сомневалась, что все дело в Альме. С ней бы Крон не стал заглядывать на донышко, с ней женился бы не так, ее ребенка любил бы еще в утробе, не пошел бы к мосту. Ее не выбросили бы на улицу, она не родила бы холодное дитя. И этот чертов платочек…

Она ненавидела Альму. Всем сердцем ненавидела ее, а еще многое поняла. Пусть никто не воспринимал ее всерьез, но у Свиры было достаточно времени, чтобы все обдумать и сложить в голове. Она помнила, как в первый день появления в доме, на нее смотрели глаза с фиолетовыми радужками. Помнила, как Аргамон обучал маленькую госпожу странной магии, помнила, как находила в комнате Альмы необычные книги, а еще обожала подслушивать…