Мария Соареш - Земля любви

Анжелика искоса бросила на сестру торжествующий взгляд и покрепче прижалась к мужу.

Антенор запрятал все свои обиды как можно глубже. Если у него и были счеты с Гумерсинду, то они возникли не вчера, не из-за пришлого итальянца Матео, они возникли давным-давно, и причиной их была красавица Нана. В тот день, когда она осталась с хозяином, Антенор плакал кровавыми слезами, но никто не видел этих слез. Второй раз Антенор едва не плакал, когда Нана, беременная, ушла с фазенды. Он не подошел к ней и не простился, поскольку знал: все негры помнят, что в прошлом он был охотничьей собакой хозяина, и не прощают его. Так о чем ему было жалеть, уходя теперь с фазенды? О той дурной памяти, которую он по себе оставлял? Но совесть его была чиста, он никогда не действовал из личной злобы или ненависти. Жесток был не он, жестокими были законы, а он только исполнял их. Честно говоря, прожитое в целом было ему неинтересно, оно осталось в прошлом, а что толку копаться в нем? Антенор готов был жить дальше.

Он приехал в Сан-Паулу уже к вечеру и сразу же отправился разыскивать Дамиао, что не составило большого труда. Черный кучер не слишком обрадовался старому знакомому, память о телесных наказаниях, которые собственноручно осуществлял Антенор, еще не изгладилась из его памяти. Но гость говорил чрезвычайно кротко и даже любезно. Насколько может быть любезен бывший надсмотрщик. Он просил дать ему адрес Наны, сестры Дамиао. А тот сразу же смекнул, что Гумерсинду пустил ишейку по следу и хочет отобрать у бедняжки сына. Сгоряча она пообещала прислать сына воспитываться на фазенду. Но когда родился мальчик, разумеется, и не подумала так поступить, напротив, затаилась, боясь, как бы Гумерсинду не начал ее разыскивать.

— Я понятия не имею, куда подевалась моя сестра Нана, — с печалью сказал Дамиао. — Если ты сумеешь отыскать ее, сообщи ее адрес и мне, я соскучился по своей сестре.

Антенор пристально посмотрел на негра.

— Не вкручивай мне шарики, старина, — произнес он, и привычные грозные нотки зазвучали у него в голосе. — Еще ни одному негру не удавалось меня обмануть, и ты первым не будешь. Обман я чувствую на расстоянии.

Но Дамиао упорно стоял на свое, и Антенор понял, что ничего от него не добьется.

— Чего ты боишься? — спросил он. — Что я выдам Нану хозяину? Нет, дорогой, если бы хозян вздумал к ней сейчас прикоснуться, я бы убил его! — Лицо Антенора подтверждало, что он не шутит. — И потом, сеньор Гумерсинду выставил меня пинком под зад, так что я не знаю, когда мы с ним теперь увидимся. Я хотел бы повидаь твою сестру, потому что давно люблю ее и намерен всерьез с ней поговорить. Расскажи мне, где она живет, и я гогов отправиться к ней хоть на край света.

— Говорю тебе, что я не знаю еб адреса, — стоял попрежнему на своем Дамиао, но голос его смягчился. — Видишь ли, я тоже ее ищу. И если ты наведаешься ко мне через неделю или две, кто знает, монет, мои поиски дадут какие-нибудь результаты.

Антенору пришлось пока удовольствоваться этим неопределенным обещанием. Для него го было маловато. Но с другой стороны, он понял, что сумел все-таки сдвинуть Дамиао смертвой точки, сумел убедить его хотя бы в том, что он не враг Наны.

Проводив Антенора за ворота, Дамиао стал думать, когда он сможет выкроить время и съездить к нане, чтобы рассказать ей об Антеноре. Думал, думал ничего придумать не мог.

Выходило, что нужно отпрашиваться у сеньора Франческо, а такого Дамиао и представить себе не мог. Он привык быть всегда под рукой у хозяина. И его верность и преданность вошли в поговорку в доме Мальяно.

Жулиана, едва взглянув на круглое черное лицо их славного кучера, сразу поняла, что он чем-то озабочен, и не потратила много времени, чтобы узнать, чем именно. Ее Дамиао не боялся, доверял ей и время от времени пускался даже в откровенность. Вот и теперь он все рассказал ей как на духу.

— Ты поедешь со мной по моим делам, — решила Жулиана. — У меня этих дел будет очень много, я займу тебя на целый день.

Дамиао просиял. Замечательно! Он всегда считал, что после сеньора Франческо лучший человек в доме — Жулиана! Какой замечательный выход она придумала!

— Опоездке вы не пожалеете, дона Жулиана, места там очень красивые, это совсем недалеко. И потом, вы познакомитесь с моей сестрой...

— Конечно, конечно, — улыбнулась Жулиана.

Выехали они на другой день, и не слишком рано, но как только добрались до центра, обнаружили, что ехать просто невозможно. Все улицы были запружены народом, люди сбивались в кучки, выкрикивали оскорбления. Жулиана разобрала, что горожане ругают итальянцев.

— Что случилось? Что произошло? — забеспокоилась она.

— Лучше нам вернуться, — сказал Дамиао, увидев, что народ не стесняется не только в выражениях, но уже пускает в ход и камни. Какому-то пожилому сеньору попали камнем в голову, и он упал как подкошенный. — Я не могу рисковать вами и вашим ребенком.

Жулиана согласилась, ее всерьез напугала разъяренная толпа, готовая громить итальянцев, с которыми еще вчера все жили в мире и дружбе.

— Надо позвонить Марко Антонио, — сказала она. — Как они в своем Итальяно-Бразильском банке? Может, уже обороняются?

И была недалека от истины. Толпа осаждала банк, грозила выломать двери, скандируя:

Смерть итальянцам! Смерть!

Франческо не растерялся и незамедлительно вызвал отряд карабинеров. Когда рослые вооруженные молодцы встали у дверей, толпа сразу поредела, голоса стали тише, люди еще какое-то время потоптались у дверей, покричали немного и заторопились дальше, ища кого-то попугливее и послабее, чем дон Франческо, чтобы отыграться на нем.

Что же произошло? Почему вдруг бразильцы так настроились против итальянцев?..

Этот вопрос волновал многих, в том числе и Марко Антонио. Франческо быстро объяснил сыну, в чем была причина. Цены на кофе упали, многие бразильцы оказались без денег, без работы, они ждали помощи от правительства, надеялись на субсидии, а правительство вместо этого подписало протокол, пообещав Италии возместить итальянцам убытки, которые они понесли в Бразилии. Разумеется, тем итальянцам, которые подали прошение о компенсации. Эти злосчастные протоколы и возбудили негодование обиженных бразильцев. Они увидели в них страшное пренебрежение к собственному населению, к его нуждам, к его тяжелому положению. Теперь во всех своих бедах они винили итальянцев и готовы были их растерзать.

В знак протеста студенты срывали итальянские флаги, жгли их и плясали вокруг костров. Аугусту тоже плясал вместе с ними, находя происходящее весьма забавным, но когда по простоте душевной он рассказал об этом Паоле, то выдержал бурю страшного негодования.