Мария Соареш - Земля любви

— Поедем туда! — воскликнула Жулиана. — Сестры скажут мне, где они похоронили моего мальчика!

— Он жив, твой мальчик! Он жив! — вскричала Мариана. Она была не в силах больше выносить эту муку, она не могла больше скрывать правду, тем более что Жулиана узнала бы ее и сама через час или два. — Можешь проклинать меня до конца своих дней, потому что я отвезла твоего сыночка к монахиням, но он был жив.

— Я так и чувствовала, так и чувствовала, — сбивчиво, торопливо заговорила Жулиана, словно бы даже не удивившись счастливой новости. — Я ведь слышала его крик. Поедем быстрей, заберем его оттуда!

Она говорила это, но сама не верила своим словам, не верила, что через несколько минут будет держать сына в своих объятиях.

Дамиао не мог отказать ей. Жулиана ехала и всю дорогу молилась, но сердце у нее сжималось больно-больно, и она не чувствовала никакой радости.

Материнское сердце — вещун: в приюте ее ждали печальные новости.

— Посмотрите сами, может быть, вы найдете своего сына, — предложила ей благообразная монахиня, услышав сбивчивый рассказ Жулианы, и провела ее в детскую комнату.

— Но я же не видела его, не держала на руках, как же я его узнаю? — чуть не заплакала Жулиана.

— Он был такой беленький, такой хорошенький, — вступила в разговор Мариана, моля Бога, чтобы малыш нашелся и с ее души сняли этот тяжкий грех.

— Нет, сейчас у нас только маленькие негритята и мулатики, — сказала монахиня. — Белые дети очень редко попадают к нам, и их сразу усыновляют. Вот был такой один недели три назад.

— Это он и есть! — воскликнули в один голос Мариана и Жулиана. — Скажите, где он? Что с ним?

Оказалось, что его усыновила и зарегистрировала как своего состоятельная испанская пара. Едва найдя, Жулиана вновь потеряла сына. Мальчик Жулианы, хоть и был жив, но для нее был потерян навсегда. Передавая ребенка с рук на руки, монахини стирали его прошлое, и не было случая, чтобы мать искала ребенка, положенного на колесо судьбы.

Возвращаясь из монастыря, Жулиана сидела как каменная. Она помнила слова Франческо о необходимости сделать шаг навстречу жизни, но шаг этот она сделает, лишь уйдя из того страшного дома. Попав туда, она лишилась Матео, потом у нее украли ребенка... Нет! Она не останется там больше ни секунды!

Между тем Мариана успела рассказать все Марко Антонио, и он был потрясен поступком матери.

— Как ты могла? Как тебе такое в голову могло прийти? — повторял он в растерянности.

Жулиана прошла мимо него, даже не поглядев в его сторону, она шла как слепая, никого вокруг себя не видя, и Марко Антонио понял, что случилось непоправимое.

— Мы с отцом тебя любим, Жулиана, — начал он. — Останься с нами.

— Я умру здесь. Здесь все отравлено, Марко Антонио. Не удерживай меня, это бесполезно. Я иду искать своего сына. Я нужна ему.

Жулиана говорила отчужденно, бесцветным голосом, словно бы самой себе. Но когда в комнату вошла Жанет, в глазах Жулианы блеснула такая ненависть, что, не схвати ее за руки Марко Антонио, она бросилась бы на свекровь и растерзала ту, как это сделала бы разъяренная тигрица, у которой отобрали детеныша.

Напуганная Жанет торопливо вышла, прикрыв за собой дверь.

Жулиана вновь потухла и окаменела.

Марко Антонио отступился. Он ощутил своим любящим сердцем, понял рассудком, почувствовал кожей, что настаивать на чем-то в эту секунду — значит потерять Жулиану навсегда. Она была на грани жизни и смерти, разума и безумия, и нужно было сберечь это хрупкое равновесие, чтобы она осталась по эту сторону жизни.

— Я люблю тебя, — снова повторил он. — И буду ждать, чтобы ни случилось!

Жулиана двинулась к лестнице как сомнамбула и не спеша стала подниматься к себе в комнату.

— Может, она еще и не уйдет, — понадеялся Марко Антонио, — завтра мы вызовем ей врача, я снова буду за ней ухаживать...

Но Жулиана ушла. Когда? Куда? Никто не заметил. Наверное, выскользнула на рассвете серой тенью и пропала вместе с отступающей темнотой.

Узнав, что Жулиана ушла, Марко Антонио бросился ничком на кровать и застыл, словно мертвый.

— Дурачок ты, дурачок, — начала свое утешительное слово Жанет, подходя к кровати сына. — Она же тебя не любила! И не полюбила бы никогда! Кто знает, сколько бы тебе пришлось растить ублюдков, если бы она осталась с тобой?.. Нет ее, и слава Богу!

— Ты мне больше не мать! — истерически закричал Марко Антонио. — После того, что ты сделала, ты мне больше не мать! Убирайся! Убирайся отсюда!

— Может, это ты уберешься из нашего дома вслед за своей итальянкой? — высокомерно спросила Жанет. — Может, и ты не можешь жить со мной под одной крышей?

— Оставь сына в покое! — яростно процедил вошедший Франческо. — Самое лучшее, что ты могла бы сделать, это уйти! Собрать свои вещи и уйти! Видит Бог, я долго терпел. Но и моему терпению пришел конец!

— Не вам мне указывать, мужичье, — с тем же высокомерием выговорила Жанет и проследовала к лестнице. — Я единственная среди низкопородного быдла, кто печется о чести дома Мальяно. И не вам мне указывать, как мне поступать.

С этого дня жизнь в доме Мальяно разладилась окончательно. Марко Антонио снова начал пить и приходил домой под утро, едва держась на ногах. Франческо перебрался спать в комнату для гостей, а обедал и ужинал на кухне. Никто больше не разговаривал с доной Жанет, но она по-прежнему приказывала накрывать себе обед в столовой и садилась одна за огромный стол, освещенный серебряными шандалами, и в торжественном молчании вкушала пищу.

Франческо улучил момент, когда Марко Антонио только собирался уходить из дома, и с укоризной сказал ему:

— Мне кажется, Жулиане не понравился бы твой образ жизни. Ты ведешь себя не по-мужски.

— Моя мать... — начал Марко Антонио.

— Ответит сама за все, что натворила. А тебе придется отвечать за себя. Представь, что Жулиана вернулась, чем ты встретишь ее?

Марко Антонио понурился. Отец был прав, как всегда, ему и самому было тошно на себя смотреть, но дорожка была такой привычной, такой знакомой...

— Мы должны найти малыша Жулианы, — тихо сказал Франческо, — и тогда она вернется к нам.

— Вернется к нам, — эхом повторил Марко Антонио.

Алтину наслаждался гостеприимством семейства Гумерсинду. Леонора баловала пострадавшего необыкновенно вкусными итальянскими блюдами, а хозяин дома потчевал его вином. Алтину почувствовал себя как дома у своих новых родственников, проникся к ним самым искренним расположением и дружбой. Засидевшись как-то с Гумерсинду за стаканом вина, он вдруг вспомнил необыкновенно вкусный ужин и растроганно сказал:

— Жаль, что дона Мария уже легла, я бы поблагодарил ее за то чудесное воспитание, какое она дала своей дочери.