Мария Соареш - Земля любви, земля надежды. По праву любви.

Жозе Мануэл навещал Нину в приюте, подкарауливал её у ворот фабрики и вскоре стал замечать, что вокруг его жены постоянно вертится профсоюзный адвокат Андре. Нина объяснила Жозе Мануэлу, что Андре помогает ей разыскивать тётку Томаса, а кроме того, у них много и других, профессиональных, тем, которые нужно обсудить.

Жозе Мануэл знал, что письмо, отправленное родной тётке Томаса, вернулось обратно с пометкой: «Адресат выбыл». Он сразу же предложил Нине:

— Давай усыновим Томаса и будем жить одной счастливой семьей.

Но Нина считала себя обязанной исполнить волю покойной Матильды — передать Томаса его родной тёте.

Теперь же, когда поисками Артемизии Фонтес — сестры Матильды — занялся Андре, Жозе Мануэл подумал, что адвокат будет специально разыскивать её сто лет, чтобы иметь возможность почаще общаться с Ниной. И сам разыскал Артемизию!

Томас плакал, прощаясь с Ниной, которую он успел полюбить. А тётка была для него чужой и взирала на мальчика неприветливо. Нина сказала ей, что может увести Томаса обратно, если он здесь не нужен, но Артемизия упокоила её:

— Нет, не волнуйтесь, для него тут найдётся место.

Жозе Мануэл вскоре пожалел о том, что разыскал Артемизию. Однажды он застал Андре в гостях у Нины и понял, что адвокат бывал здесь и раньше, но тогда его сдерживало присутствие Томаса, а теперь он может свободно приставать к Нине и никто ему не помешает.

Нина же опять объяснила свою дружбу с адвокатом их общими интересами.

— Тебе этого не понять, — сказала она Жозе Мануэлу. — Ты далёк от наших проблем.

— Ваших?! Что это значит?

— Я имею в виду проблемы рабочего класса, — вынужденно стала оправдываться Нина. — Тебе же наплевать на то, что фабриканты безжалостно эксплуатируют рабочих!

— Нет, я изо всех сил борюсь за твоё освобождение от рабского труда на фабрике, — пошутил Жозе Мануэл, вызвав очередную вспышку негодования у Нины.

В тот раз они не просто поссорились, а разругались навек. Нина заявила, что больше не пустит его на порог, и потребовала развода.

При наличии более удачливого соперника эта угроза вполне могла иметь под собой реальную почву, и Жозе Мануэл испугался. Он должен был сделать всё, чтобы не допустить развода, и поэтому пошёл на крайнюю меру: устроился рабочим в тот же цех, где трудилась и Нина.

— Теперь ты не сможешь упрекнуть меня в том, что мне чужды интересы рабочих, — сказал он Нине.

— Сумасшедший! Зачем ты здесь? — изумилась она.

— Я хочу ещё раз доказать тебе, насколько ты мне дорога.

От этих слов, от этого поступка сердце Нины дрогнуло. Она не только помирилась с Жозе Мануэлом, но и позволила ему пойти вместе с ней в приют, где они провели страстную ночь любви и едва не опоздали утром на работу.

Но, тут некстати вернулась из Италии Мадалена, спать с Ниной в приюте стало невозможно, а перебираться к Жозе Мануэлу она отказывалась, потому что у него по—прежнему жили Амалия и Аделаида и выселить их оттуда не было никакой возможности: тётушка едва ли не каждый день демонстрировала племяннику «смертельный» приступ стенокардии, ухитряясь при этом всячески подсовывать ему в жёны Аделаиду.

Вырваться из этого порочного круга можно было только одним способом: если бы Нина всё—таки осознала необходимость жить вместе с Жозе Мануэлом и создавать свою семью и свой собственный дом. А она, общаясь с ним на фабрике, не раз говорила ему:

— Что толку работать здесь, в этом цехе и в этой робе, если внутренне ты не меняешься? Ты продолжаешь ревновать меня к Андре, оскорбляешь меня своим недоверием. И это сейчас, когда мы живём порознь. А что же будет, если я к тебе вернусь?

— Рай земной, — ответил ей однажды Жозе Мануэл, но услышал возражение Нины:

— Нет, будут муки адовы. Мы будем ссориться каждый день, как это было и прежде, потому что ты пошёл в рабочие не по убеждению, а только затем, чтобы находиться рядом со мной. Я ценю этот твой жест, но к нашей борьбе ты по-прежнему непричастен.

— Да, я поступил вопреки здравому смыслу, — сказал ей Жозе Мануэл. — Ведь я учился в университете, у меня есть образование, профессия, которую я люблю. С моей стороны действительно глупо выполнять эту неквалифицированную работу, бросив ту, что приносила мне творческое удовлетворение. Но я люблю тебя и пришёл сюда затем, чтобы ты, наконец, поняла: богатство — это не всегда зло, а бедность — не всегда добро. Ты же сама борешься за то, чтобы ткачихи получали больше денег и не бедствовали. Так? А твой дружок Андре, между прочим, служит адвокатом и не собирается идти в рабочие. Но его ты почему-то не считаешь своим классовым врагом — в отличие от меня. Ты задумайся, наконец, в чём тут дело. Может, ты меня и в самом деле не любишь, а классовые противоречия вовсе ни при чём?..

От таких аргументов было невозможно отмахнуться с лёгкостью, и Нина вольно или невольно задумывалась над тем, что внушал ей каждый день Жозе Мануэл, используя своё пребывание на фабрике.

Не сразу, постепенно, она стала осознавать, что он во многом прав, но окончательному их сближению в значительной мере способствовала сама жизнь.

Сначала выяснилось, что Артемизия пристроила Томаса на паперти, куда он ежедневно ходил как на работу, выпрашивая подаяние у прохожих, и затем отдавал всё, до сентаво, своей тётке.

— Я не намерена кормить нахлебника, — говорила Артемизия. — Пусть он меня кормит за то, что я дала ему кров.

Узнав об этом, Нина и Жозе Мануэл сразу же забрали Томаса у тётки, которая не хотела его отпускать, поскольку он и в самом деле её кормил. Но Жозе Мануэл пригрозил ей судом, сказав, что недостатка в свидетелях у него не будет — все соседи Артемизии возмущались тем, как она эксплуатирует мальчика.

Томас вновь попал под крылышко Мадалены, потом его отдали учиться в школу, а Нина и Жозе Мануэл стали собирать необходимые документы для официального усыновления осиротевшего ребёнка.

— Теперь, когда у Томаса будут отец и мать, у него должен быть и нормальный уютный дом, — заявил однажды Жозе Мануэл. — Мы должны жить все вместе. Дону Мадалену я не стану неволить, если она захочет остаться в дорогом её сердцу приюте. Но ты, Нина, и Томас сегодня же переедете в наш дом. Тётушку Амалию и Аделаиду я, наконец—то, отправил обратно в Рио.

Он говорил тоном, не допускающим возражений, а Нина и не собиралась возражать — ей ещё предстояло сказать Жозе Мануэлу о своей беременности, и она решила, что лучше всего это сделать сразу по приезде в их дом. «Сын у нас уже есть, пусть теперь родится дочка», — думала Нина, предвкушая удовольствие, с каким произнесёт эти слова вслух, несказанно обрадовав Жозе Мануэла. А пока же она, загадочно улыбнувшись, ответила ему:

— Как скажешь, дорогой! Если ты считаешь нужным перебраться в наш дом сегодня, значит, так мы и поступим.