Ульяна Соболева - 1000 не одна боль

И каждый раз, когда Аднан уезжал у меня внутри поднималось ненавистное ощущение пустоты. Мерзкое сосущее чувство тоски и страха. Без него было слишком тоскливо, слишком не так. Около месяца мы прожили в той пещере, если не больше. Я не могла считать там дни да мне и не хотелось. Джабира оставила нас вдвоем, уехала, не сказав куда. Конечно Аднан знал, я в этом уверена, а я не интересовалась. Мне стало слишком хорошо, чтобы думать о других. Я эгоистично наслаждалась теми крупицами счастья, о которых даже не подозревала и ни разу не испытывала.

Но иногда это счастье все же омрачало понимание, что эта жизнь похожа на разноцветный мыльный пузырь, который может лопнуть в любую секунду.

Аднан живет иной жизнью. Он постоянно воюет, постоянно рискует жизнью, уезжает далеко в пески и возвращается через несколько дней, приставив ко мне охрану… И мне всегда страшно, что там, где меня нет рядом с ним может что-то случится и на этом мое счастье исчезнет и растает. Но он этим жил, а я живу с ним и значит должна научиться принимать его таким, какой он есть. Я больше не думала о возвращении домой. Я вдруг осознала, что изменилась за это время и прежней уже не стану и не захочу стать….А еще я точно знала, что хочу быть рядом с ним. Не смогу больше без его зеленых ядовитых глаз. Без его нежности и порывистой страстности. После того как Джабира вернулась к пещере приехал Рифат и целый отряд бедуинов. Они разбили лагерь недалеко от барханов. И я понимала по обрывкам разговоров, что скоро грядет тот самый бой с Асадом. Тот, который Аднан пообещал своему отцу.

И я ужасно боялась этого боя. Не знаю почему. До суеверной дрожи во всем теле. Мне не хотелось отпускать его. Не хотелось отдавать войне, которой могло и не быть. Аднан много рассказывал мне в эти дни о своей жизни здесь, о вражде с Асадом и о ее последствиях и я была безумно ему благодарна за то, что он доверял мне то, что обычная бедуинская женщина не должна знать.

Днем, когда отряд уходил куда-то вглубь пустыни Джабира учила меня готовить на углях, печь лепешки, доить верблюдиху и стирать вещи так, чтобы экономить как можно больше воды. Первые лепешки я сожгла, вторые получились твердыми, как камень, но Аднан грыз их и запивал чаем из трав, а Джабира посмеивалась, куря свою вонючую трубку и потряхивая седыми космами над огнем.

— Что смеешься, старая? — спрашивал Аднан и сжимал мою руку, поглаживая своими пальцами мои.

— Смеюсь над тем, какими дураками становятся влюбленные мужчины.

— Ну мне хватит ума склонить тебя над этим костром и слегка подпалить твои волосы.

— Для этого много ума не надо.

Потом он уводил меня в пещеру и сводил с ума своей ненасытной жадностью. Заставляя забывать обо всем кроме его объятий и жадных поцелуев. С каждым разом он все меньше сдерживал свой темперамент, а все меньше хотела, чтобы он сдерживался. Я вошла во вкус, я превратилась в существо, жаждущее удовольствий и точно знала, что он может мне их подарить. Бывало мне казалось, что сейчас он превратится в дикого зверя и сожрёт меня… но Аднан никогда не причинял мне боли, хотя наша страсть и была всегда на грани удовольствия и страданий. Но мне нравилось… нравилось, когда он набрасывался на меня голодным хищником и рычал от нетерпения иногда терзая меня до самого утра, а потом мы лежали в темноте и он гладил мою спину и голые плечи, рассказывая о своей матери. Я любила, когда он говорил о ней, потому что он менялся и становился нежным в тот момент, менялся даже тембр его голоса.

— Когда я вернусь после вылазки на Асада ты примешь ислам и станешь моей женщиной по-настоящему?

Неожиданный вопрос, заставший меня врасплох и ощущение его цепких пальцев на своем плече.

— И буду второй женой? — тихо спросила и замерла в ожидании его реакции.

— Ты всегда будешь единственной, Альшита. Я разведусь с Заремой и очень скоро.

— Правда?

Я не верила, что он говорит мне это… не верила, что из-за меня готов так поступить.

— Я никогда не лгу, Альшита. У меня достаточно власти в руках, чтобы позволить себе всегда говорить правду.

Я приподнялась на локте и слегка покраснела, когда его взгляд вспыхнул, опустившись к моей груди.

— Я стану твоей женщиной по-настоящему.

И он опрокинул меня навзничь на шкуры, глядя мне в глаза своими безумно красивыми зелеными омутами.

— Я клянусь, что ты никогда об этом не пожалеешь… Поженимся и поедем в Россию, Настя. Знакомиться с твоими родителями…

Я вскинула руки и рывком прижалась к его груди. Неожиданно для себя расплакалась, а он засмеялся.

— Я счастлив, ледяная девочка. О, Аллах, свидетель еще никогда в жизни я не был так счастлив.

А утром он одевался на эту самую вылазку, и я снова ощутила прилив дикого ужаса от предстоящего расставания. Поправляла джалабею у него на груди, проводя пальцами по вышивке на вороте и нарочно оттягивая расставание.

— Я хочу родить от тебя ребенка…

И опустила взгляд вниз. Чувствуя, как кровь приливает к щекам, а Он заставил посмотреть себе в глаза и усмехнулся. В глазах заблесиели миллионы чертей.

— Если хочешь, значит родишь. Когда вернусь мы будем очень много стараться над его исполнением.

Я вдруг представила его с ребенком на руках, представила, как он улыбается так же как мне с той нежностью, на которую способен только Аднан.

— Мне страшно…

— Ты не останешься одна. С тобой останется с десяток воинов, готовых отдать за тебя жизнь.

— Мне не страшно оставаться одной. Мне страшно, что с тобой может что-то случиться.

Улыбается и гладит мое лицо большими шершавыми ладонями.

— Если ты ждёшь меня со мной точно ничего не случиться.

Я медленно выдохнула и прижалась к нему всем телом, обнимая заа шею, слыша, как он с наслаждением втянул запах моих волос.

— Я мечтал, что однажды ты сама обнимешь меня, что будешь ждать меня домой.

— Я люблю тебя, Аднан. — и на глаза навернулись слезы.

Почувствовала, как он прижал меня к себе сильнее, как заставил спрятать лицо у него на мощной груди.

— И я люблю тебя, моя ледяная девочка, моя белоснежная зима.

Я наслаждалась этими словами, но для меня были намного дороже его взгляды полные нежности или страсти, его сильная спина за которой он прятал меня от врагов и даже от самой смерти, его забота и его дикая страсть ко мне. И мне больше не хотелось спрятаться от него. Мне хотелось давать ему больше, чем он давал мне, мне хотелось возвращать и не только брать.

— Мне уже пора.

Я кивнула и разжала руки.

— Иди.

— нет, вначале я еще раз поцелую тебя.

И со смехом набросился на мой рот, терзая его и напоминая, как искусал ночью нижнюю губу, которая теперь саднила от его поцелуев.

Когда отряд исчез из поля зрения, а вдали остались лишь клубы песка я подумала о том, что так будет всегда. Если я действительно согласна быть его женщиной война для нас с ним никогда не закончится потому что он весь из нее соткан. Он живет войной и на войне. Мне придется с этим смириться и принять.