Олег Кудрин - Страсть и надежда

И вдруг униженный и оскорбленный сам прервал свои мысленные ругательства. А барский ли это сынок?!

Игорь вдруг совершенно отчетливо вспомнил вчерашний разговор с Тамарой.

Когда он сказал ей: "Твой сын просто хам", она ответила: "Наш сын не хам…"

Что-то тогда кольнуло его. Но он сам же подавил едва зародившееся сомнение — наверно, Тамара имела в виду: "наш с Астаховым сын".

А что если, нет… Постой-постой, думай, Игорь, думай, вспоминай! А о чем они говорили потом?..

Она, как обычно, начала оправдывать этого придурка. Сказала что-то вроде: "Мальчик рос практически без отца".

Он, Игорь, тогда еще удивился: "Почему "без отца"?"

"Потому, — ответила она. — Потом узнаешь…"

Но "узнать потом" у него не получилось. Потому что "потом" у них была любовь.

Тогда Игорь начал перебирать в памяти предыдущие их разговоры. И вспомнил множество моментов, случаев, ситуаций, когда Тамара внезапно краснела, запиналась, чего-то не договаривала.

А с какой радостью и гордостью она смотрела на них, когда они с Антоном стояли рядом. Он помнил, отчетливо помнил то колющее бессмысленное чувство ревности любимой женщины к ее любимому сыну. Она же, оказывается, просто радовалась, увидев рядом отца и сына.

Так, а что по срокам?

С первой женой Евгенией у Астахова долго не было детей. Тогда будущий бизнесмен очень злился, порой пил. Работал на советской заправке. Был при деньгах.

А они с Тамаркой были совсем глупые, молодые. Любили друг друга страшно.

Но и ссорились страшно, после чего уходили в загул. Проклинали друг друга.

А потом, спустя какое-то время, мирились. И прощали друг другу все грешки, обильные, взаимные…

После одного из таких загулов Тамара и забеременела. Долго скрывала, от кого, потом призналась — сказала, что от Астахова. Он в тот момент как раз пошел в гору, наладил цех по производству всякой дефицитной ерунды.

Игорь тогда, помнится, пообещал убить Астахова. А она как-то успокоила его, утешила: не надо, пожалей отца моего ребенка. И он довольно быстро, с большим внутренним облегчением и внешним великодушием отказался от своей кровожадной идеи.

Астахов же от ребенка не отказывался. Денег отстегивал порядочно.

А потом, когда Евгения умерла при родах, Тамара его быстро окрутила. Тем более что общий — как бы общий — ребенок уже имелся,

Вывод один.

Она, Тамара, предала его. И тогда, и сейчас. И он имеет право отомстить ей за это!

Игорь вошел в конторку, еще недавно свою, а теперь антонову.

Тамара понуро листала какие-то бумаги.

— Игорь, родной, ты не переживай так, пожалуйста… Вот увидишь, пройдет время…

— Какое время? Антон помыкает мной, как щенком! Десятирублевыми чаевыми одаривает!

— Ну и что? — устало спросила Тамара.

— Как "что"?! Ты действительно не понимаешь или, как обычно, прикидываешься?

— Ну допустим, прикидываюсь, — ответила Тамара, тоже заводясь понемногу.

— Он же мне чаевые дал…

— Игорек, не чаевые, а вознаграждение. Ты заправил — он заплатил… Что тебя не устраивает? Похоже, что в первую очередь размер чаевых!

— Ах, вот как ты заговорила… Значит, ты считаешь, Антон прав в том, что сунул мне вот эту подачку?

— Послушай, что ты от меня хочешь? Будь, в конце концов, мужиком, наберись смелости признаться, что ты сам во всем виноват!

— Я виноват, конечно, я виноват. Я виноват, а ты у нас — святая невинность?! Ты у нас ни в чем не виновата!? А я, между прочим, могу тебе кое-что сказать. И не только тебе.

— Игорь. Не психуй!

— А я и не психую… Я просто пойду и очень спокойно все расскажу твоему муженьку…

— Что "все"? — спокойно спросила Тамара.

— Я скажу ему, что Антон — мой сын, — еще более спокойно ответил Игорь.

День удался. Впрочем, как и вся жизнь. Сашка сидел в пивной. Маргоша наливала ему кружечку за кружечкой. А он рассказывал ей разные байки. И вдруг Сашка заметил, что Марго совсем его не слушает, смотрит куда-то вдаль.

И так грустно-грустно…

— Радость моя, ты сердишься на меня? Женщина тяжело вздохнула всей своей пышной грудью;

— Совсем ты, Сашка, забыл меня со своим театром! Может, хоть сегодня погуляем?

— Нет, любимая, сегодня никак не могу: в таборе нынче ночью большой праздник — Иван Купала. Сегодня все цыгане не спят.

— Да что ж вы, как дети малые. У нас только малолетки друг друга водой поливают да через костер прыгают.

— Водой поливают — это правильно. Это значит, грехи смывают, обиды прощают… А через костер прыгать надо тоже не просто так, — поучительно сказал Сашка.

— А как?

— А так: кто выше прыгнет — тому счастья больше всех будет. А еще в купальских кострах можно сжечь сорочки, с больных снятые. Вместе с одеждой сгорят и болезни.

— Слушай, Сашка, так мы ж с вами практически один народ. Вот ты сейчас говоришь, а я ведь тоже вспоминаю какие-то такие бабкины рассказы.

— Ну чего ты там помнишь? — неосторожно сказал Сашка.

— Помню! Помню! Я, Саш, самое главное вспомнила. Девушки в этот день плетут венки из цветов и по воде пускают… Если венок тонет, значит, суженый разлюбил и замуж за него не выйти. А если не тонет, и парень венок выловит, стало быть, к свадьбе…

Настроение у Сашки резко испортилось. Черт его дернул про этого Купалу так соловьем рассвистеться. Совсем бдительность потерял. У Маргоши ведь всегда так: с чего не начни разговор, все на свадьбу сворачивает.

— Сашенька, возьми меня с собой на праздник!

— Маргоша, не могу никак! Там же одни цыгане будут… Таборные меня заругают.

— Ну как знаешь, — ответила Марго, вроде немирно, но как-то лукаво.

Люцита хорошо усвоила мамин урок. Клин клином вышибают, а традиции — традициями. Для венка она набрала самых красивых цветов. В таких местах, лесных, потаенных, что никто не найдет.

Венок получился на загляденье. Люцита примерила его, посмотрела на себя в зеркало. Ничего не скажешь, хороша!..

— Хороша! — сказал кто-то вслух.

Люцита оглянулась: кто бы это? Ну конечно же ее юный воздыхатель, Степан.

— Привет, Люцита. Какая же ты красивая…

— Привет, Степа.

Парень протянул ей цветок. Жгуче-красный, и где он его нашел, даже в магазине таких нету. Небось, в какой-нибудь оранжерее сорвал.

— Нравится? — с робкой надеждой спросил Степа.

— Да, очень, — не стала кривляться Люцита.

— С ним я твой венок сразу узнаю и поймаю. Никому до него раньше меня не добраться.

Ну вот, опять о том же. Как же сказать ему, чтоб не обидеть.

— Степ, не обижайся. Но венок я плету не для тебя…

Парень опустил голову, загрустил.

— Степка, ты очень хороший. Только не хочу я тебя обманывать… Хочу, чтоб ты знал правду..

— Я тоже должен сказать тебе правду. Чтобы ты ни говорила, но сегодня ночью, Люцита, я поймаю твой венок! И пусть к нему только кто-то сунется.