Олег Кудрин - Страсть и надежда

— Ага. Слышала я, как вы "просто поговорили"! На весь подъезд.

— Ну, немного погорячились. С кем не бывает? Свет, ты лучше другое скажи. Я… сегодня… могу у тебя остаться?

— В смысле?

— Я могу у тебя переночевать?

— Нормально. А как же отец?

Света уже знала, что никакой отец сегодня не придет, но, на всякий случай, хотела проверить реакцию Антона.

Но ведь и Антон знал, что Форс сегодня уезжает с ночевкой. Поэтому он вполне мог себе позволить изысканно благородное поведение.

— А что отец. Поговорю с ним по-мужски. Объясню, что так сложились обстоятельства… Не в мою пользу.

— Господи! Какие обстоятельства? Что там у тебя еще случилось?

— Я не могу сегодня прийти домой…

— Почему?

— Отец послал меня на заправку работать, соответственно, заправщиком. А я туда пришел и надебоширил.

— Молодец! И зачем? Неужели непонятно, что это просто воспитательные работы…

— Светочка, давай не будем об этом… Знаешь, я сегодня уже устал говорить на эту тему. Просто скажи, я могу у тебя остаться?

Света задумалась.

А Антон тем временем начал разматывать подарок, который принес.

Ну, тут уж никакое женское любопытство взаперти не удержишь.

— Ой! А что это у тебя? — спросила Света.

— Эхо? Так, пустячок, безделушка. Вещица одна. Подарок. Тебе.

— Мне? — Да!

Под яркой оберткой оказался солидный футляр. А в нем…

Антон достал из футляра саксофон.

Света всплеснула руками в восторженном изумлении.

— Ой! Неожиданно!

— Я бы сказал, оригинально, — сказал Антон, вспомнив пожелание Форса.

— Да уж, оригинальней не придумаешь! А по какому случаю?

— А обязательно нужен случай? Я просто хотел тебе сделать приятное. И все. На, бери!

Света взяла саксофон, повертела его так и этак.

— Слушай, а ты играть на нем умеешь?

— Нет.

— И я не умею.

— Я не понял. Тебе что, не нравится?

— Почему? Нравится. Очень нравится…

Какая же загадка скрыта в красивых, неожиданных и бесполезных подарках!

Почему так происходит — бог весть! Наверно, для того, кто их получает, бесполезность становится синонимом бескорыстия.

Света вертела серебристый инструмент в руках. И мысль, вертевшаяся у нее в голове, была настолько же глубока, насколько логична: "Ну разве может быть плохим человек, который принес такой неподражаемо красивый подарок?!"

— Ладно, оставайся. Но учти, спать будешь на раскладушке!

— Конечно. Хорошо. Спасибо… — сказал Антон и подумал, что, пожалуй, те же слова стоило сказать в обратном порядке. Смысл тогда получился бы несколько иной. Более игривый что ли…

За неделю заброшенный театр совершенно преобразился. Спасибо Баро.

Бригада ромалэ-строителей поработала как для родных. Нет, это, конечно, еще не конфетка. Но репетировать уже можно. Еще неделька — и можно давать представления!

А цыгане в театре, на репетициях все как-то распушились, окрылились.

Каждый мужчина чувствовал себя Николаем Сличенко. Каждая женщина — Валентиной Пономаревой. Все радостно обсуждали, что, где, как можно приладить, и кто откуда будет выходить.

Более того, у каждого открывались новые таланты. Скажем, на дощатом полу выяснилось, что Степан потрясающе бьет чечетку. А уж когда в степ-кордебалет к нему поставили детишек Розауры, номер получился — хоть сейчас за телевидением посылай.

Однако же, и это все были пустяки, пока однажды на репетицию не пришел, чуть смущаясь, Сашка.

Бейбут встретил его с широкой улыбкой:

— А, Сашка! Заходи, заходи. За шкуркой медвежьей пришел? Созрел все-таки для большого искусства?

— Да нет, — нерешительно сказал Сашка. — Я лучше спою… можно?

— Чего? — удивился Бейбут. — Ты же раньше не пел!

— Ну, не пел. А теперь попробую. Можно?

— Ну что ж, попробуй, — великодушно ответил главный режиссер Бейбут и прокричал на весь зал. — Так. Тихо все! Сашка петь будет!

Все заинтересовались, подтянулись к сцене. Что Сашка за певец, в таборе знали. Поэтому раздались смешки.

Но Сашка мужественно вышел на сцену, откашлялся и..

Да, действительно запел. А не заорал, как это у него получалось раньше.

Пел он классику — "Очи черные". И как же у него, черт возьми, здорово получалось. Как точно, как страстно интонировал он в нужных местах. И голос сильный. И слух, оказывается, — безукоризненный. Просто человек раньше не верил в себя, а теперь — поверил!

Сашка допел романс. И в зале повисла та недолгая пауза, когда еще никто не хочет верить, что песня закончилась. Но все уже понимают, что это так. И в следующее мгновение цыганский зал неистово зааплодировал. Многие кричали: "Браво!". Весело, смеясь, но в то же время серьезно, без издевки.

Сашка смотрел со сцены с испугом: а вдруг насмехаются?

Но аплодисменты не смолкали. Да нет, похоже, и вправду понравилось.

— Ну и голосище! — высказал всеобщее мнение Бейбут. — Что ж ты раньше-то молчал?

— А то! Хотя, если честно… Я, в общем-то, и сам не знал…

Все опять засмеялись. И тут же начали подкалывать:

— То-то ты Сашка в пизной у Маргоши дольше обычного засиживаешься.

Мы-то думали "амор" или "аморал", а там "репертуар".

— Да не "репертуар", а "репетиция", бестолочь! — возразил кто-то в зале.

— Да нет же, нет! — высказал кто-то еще одну версию. — Это у Сашки от пива голос прорезался.

И, удивительная вещь, юморной, взрывной Сашка ничего никому не ответил (вот что искусство с человеком делает). Он только робко спросил у Бейбута:

— Так как? Я буду выступать?

— Ну что, ромалэ? Дадим Сашке шанс? — повернулся Бейбут к залу.

— Да! — в один голос ответили цыгане.

Перед тем как выехать из Управска, Форс решил заглянуть на огонек к Зарецкому.

А Баро сидел за столом озадаченный донельзя. Перед ним был чистый лист бумаги. Он его нашел пару минут назад под телефонно-факсовым аппаратом. Если говорить строго, лист был не совсем чистый — факсовая бумага с реквизитами того, кто отправлял это странное послание. Но кроме этих официальных цифирок на листе не было ничего, ни единого знака! Баро проверил телефон по справочникам. Оказалось, это номер приемной Астахова.

Интересно, что бы это все могло значить?

Баро протянул Форсу факсовый лист.

— Вот! Оказывается, неделю назад пришел факс от Астахова.

— Да-да, очень интересно, — Форс взял бумагу повертел ее и так, и этак. — Забавно! Это что, новый вид факсовой тайнописи. Его как, надо над огнем подержать? Или уксусом протереть, чтоб текст выступил? Не удивительно, что вы неделю над его разгадкой бьетесь.

— Нет же, я его только сейчас нашел, — Баро смутился, ему как руководителю было стыдно за такую свою несобранность. В таких случаях он всегда ждал, что за спиной люди скажут: "Ну что с него взять — хоть и бизнесмен, а цыган!". — Понимаешь, он под телефон завалился, а я не заметил.