Ксения Нихельман - Музыка перемен. Книга вторая

Бесшумно, поглядывая на спящего Артема, я небрежно кинул ее в прикроватную тумбочку. Пусть пылится до незапамятных времен среди прочего барахла, которым ни я, ни Артем не пользовались. Но, к сожалению, я переоценил обстановку в собственной тумбочке, оказавшейся по-холостяцки пустой. Я снова вынул книгу и, сунув ее под мышку, прокрался к выходу, словно незаконно проносил колбасу с завода. Бесповоротно настроившись вынести раздражающий предмет из квартиры, я опять помедлил. Что на это скажет Артем? Если он спросит, куда подевался его подарок? Что на это отвечу я? Наверняка придумаю новую историю. В сочинительстве историй я стал мастером, моя жизнь обрастала клубком лживых историй: от загадочной связи с юной художницей до скрываемой дружбы с Владом. Хуже того, о втором пришествии Влада я умолчал даже сестре. Почему я решился на столь гадкий поступок по отношению к Ксюше, объяснения не находилось. С самого раннего детства (да что скрывать, с ее рождения) у меня не было друга ближе, ее радость была моей, ей больно и мне тоже. Но в связи с последними событиями я отдалялся от сестры. Может быть, это было связано с ее романом с Пьеро, которому я радовался не меньше ее самой. Я был твердо уверен, что отдаю сестру в надежные мужские руки. Об этом я смело мог судить, поскольку делил с Пьеро самое страшное – то, что порой приводит к распаду даже достаточно крепких семей, я делил с ним успех. Разделяя это коварное чувство, стоя с ним плечом к плечу, подтверждал свою правоту в чистоте и искренности этого парня. Может быть, просто пришло время разорвать между мной и сестрой пуповину? Ведь мы больше не походили на подростков, жавшихся друг к дружке от пытающихся нас сломить ненастий, мы входили в период взрослой жизни, где у каждого из нас имелись скелеты в шкафу. Еще пару годков, и я подведу черту своего тридцатилетия. Мне стукнет тридцать, а мозгов как бы и не прибавилось. Кого я стараюсь обмануть, оправдывая ложь? Молчать – значит утаить, а утаить – значит солгать. Мой шкаф ломился от скелетов, а я все пытался запихнуть поглубже, всплывающую то там, то сям правду. Поразмыслив, все-таки вернул книгу на прежнее место среди других, ярко отличающихся книг, и скорым шагом покинул квартиру.

В моей однушке постепенно стали появляться новые предметы. Книги по искусству, живописи, художественной культуре, различная учебная историческая литература по искусствоведению, будто без моего спроса подселился школьный учитель по рисованию или вечно учащийся студент. Некоторые издания были старыми с потертыми корочками и пожелтевшими страницами, другие были современные. Я радовался тому, что крохотными шажочками, по частичке, по крупице Артем переселяется ко мне. Вдвойне приятней было, что он начал с дорогих ему вещей – книг, если следующим этапом за книгами потянутся кисти, краски и, о боже, мольберт, который займет маленькую комнатку, можно считать его переезд окончательным. Вчера до поздней ночи Артем читал свежекупленный экземпляр, подчерпывая из него новые знания. Я же листал страницы, не заморачиваясь на смысле, просто разглядывая картинки произведений именитых художников. Во всех эпохах прослеживалась одна закономерность: музыка шла неразрывно с изобразительным искусством. Взять, например, эпоху барокко: вычурность фасадов архитектурных шедевров, щеголявших изобилием лепнины, сложность скульптурных образов, так и в живописи преобладали точно такие же экспрессивные, динамичные сюжеты с огромным количеством персонажей на полотне. В музыке все было схожим. Стоило вспомнить Вивальди или оперы Генделя, где мелодия больше походила на запутанную тропу испытаний для исполнителя. В юности я был влюблен в оперы барочного стиля, можно было похвастать силой голоса, виртуозностью его использования, переходя с ноты на ноту без добора дыхания, но с возрастом утратил влюбленность. Казалось, что композиторы того времени нашпиговывали свою музыку всем тем, чем только могли, стараясь усложнить, выделить себя среди других маэстро. Это как есть мясной рулет с начинкой из мяса, запеченный в мясе. Трудно жевать, тяжесть в желудке и проблемы с пищеварением. Для меня стала ближе, как ни романтично звучало, эпоха романтизма. Верди, Пуччини, Россини. Оперное исполнение все равно требовало усилий, учебы и подготовки, но их музыка была душевной, она не прокладывала путь сразу к желудку, чтобы окончательно перевариться. Такую музыку, как изысканное вино, принято смаковать, ощущая на языке весь ансамбль вкуса. Вчера вечером мне самому понравилась идея сравнивать музыку и живопись, что я не удержался и поделился открытием с Артемом, отвлекая его от чтения. Уже перебравшись в кровать и погасив свет, мы долго лежали, рассуждая об искусстве.

С Владом я тоже много рассуждал, но на другие темы. С ним я вел себя осторожно, ступал ногой в зыбкую почву и носком ноги искал небольшой квадратик устойчивости. Влад же вел себя противоположно моему поведению. Внезапно открывшись мне всем существом, раскрывая секреты, и ожидающий равной прямолинейности от меня. Упавшая с неба прямо мне в руки его откровенность, с которой я не знал, что делать: радоваться или начать беспокоиться его нездоровым интересом. Может, он и правда тронулся умом из-за меня, или возобновилось тайное обострение в его голове? Влад потрошил меня расспросами о моей сексуальности, точно большую советскую энциклопедию. На многие вопросы я не знал ответов и растерянно пожимал плечами, ощущая себя участником злободневного интервью на телевизионном канале. Вопросы вокруг да около крутились рядом с ним, и, естественно, я не мог сказать, что Влад сыграл чуть ли не главную роль. Как-то раз я пошутил, не ищет ли Влад в себе симптомов гомосексуальности, на что он спокойно ответил согласием. Дальше он объяснил это обычными неудачами с женщинами, с которыми не испытывал счастья и удовлетворения, как уставал от их пустой болтовни, от своего нежелания вновь жениться по чьему-то приказу. Я с замиранием сердца выслушивал мужское откровение и надеялся, что вот-вот Влад схватит меня за нос, засмеется, скажет «саечка за испуг» и добавит, что лучше под поезд ляжет, чем подумает о подобном. Но Влад говорил на полном серьезе, при этом поясняя, что и к мужчинам никакого влечения не испытывает и никогда не испытывал. Я поинтересовался у него, как он относится к игрокам в команде, проводя каждый день в мужском коллективе, замечал ли он за собой неподвластные ему желания, которые он никогда бы не смог допустить? Я ожидал, что на этом вопросе наша дружба закончится, даже немного напряг корпус тела в случае драки, но, к моему удивлению, Влад призадумался, точно вспоминая, испытывал ли он те ощущения, о которых я сказал. Нет, ничего подобного Влад не чувствовал. В мужской команде он с малых лет, и мужское тело для него лишь тело с развитой мускулатурой, способное четко выполнять поставленную задачу на футбольном поле. «Значит, все с тобой в порядке. Живи спокойно!» – констатировал диагноз я и посоветовал ему сосредоточиться на отношениях с пышной блондинкой с филологическим образованием, а подобную чушь выбросить из головы. Влад многозначительно покачал головой и пощечиной ударил вопросом об Артеме. Он видел его мельком, в кофейне, но мысль о нем глубоко засела у него в мозгу.