Ксения Нихельман - Музыка перемен. Книга вторая

– Привет, – пролепетала я.

С меня Влад перевел взор на сидящего рядом Артема, и вот тут его лицо просияло радостью. Через меня он шагнул к нему. Артем приподнялся и пожал его руку в ответ. Они приветствовали друг друга, а значит, были знакомы. Я чуть не выругалась вслух в святейшем храме искусства. Откуда они знали друг друга? Что их могло связывать? Меня впечатлила радость Влада к Артему, как он был рад его присутствию, будто повстречал давнишнего знакомого. Они перекидывались фразами, не обращая внимания ни на меня, ни на блондинку в зеленом, которая достала из сумочки зеркальце и разглядывала макияж и прическу. Оригинально, подумала я. Вот уж не подумала бы, что земной шарик так мал, дабы свести этих двоих, абсолютно разных мужчин.

Наконец, прозвенел последний звонок, стал гаснуть свет. Влад закопошился с блондинкой, меняясь с ней местами, теперь он сидел рядом со мной и расспрашивал о предстоящем спектакле: о чем, кто играет, сколько актов, сколько по времени. Кто-то сверху шикнул на нас, чтобы мы замолчали. Повинуясь, я сделала знак Владу не беспокоиться – им обязательно все понравится. Влад кивнул и, низко согнувшись до моего уха, прошептал, обжигая горячим дыханием, что сильно волнуется. Ведь он первый раз услышит Макса и боится чего-нибудь не понять в исполнении, чем сможет огорчить друга. От услышанного меня пронзило дрожью, я вся затряслась, руки зачесались разгромить чертов зал, чертову сцену с декорациями. И чтобы проверить, повернулась к Артему. Пустым взглядом тот наблюдал, как его собственные ладони разглаживают невидимые складки брюк. На сцене показался брат, разодетый, как щеголь, с блестящими озорными глазами. Он затянул свою «песенку», в то время как Артем даже не поднял на него головы, казалось, невидимыми складками он восхищен больше, чем Максом. Готова была поспорить, Артем даже лишился слуха, чтобы не участвовать в творившемся безобразии. Ну, Макс, ну, сукин сын! Влад и Артем, мужчины из разных миров, один, взирающий с широко открытыми глазами и улавливающий каждый звук, другой, как бледный призрак, боящийся взглянуть на любимого. Эти двое никогда не знали друг друга – им не суждено было знать друг друга. Их познакомил один-единственный человек, в которого бы я запустила тяжелым предметом, чтобы неповадно было так издеваться над людьми.

Весь первый акт я просидела, обкладывая благим матом про себя Макса! Как заложница, заключенная между его прошлым и будущим, как долбаное настоящее старшего брата!

После первого акта свет в зале зажегся, и я глупо понадеялась, что со светом ситуация прояснится. На самом деле окажется, будто я просто задремала, и мне приснилась удивительная штука – бывший дружок братца вместе со мной в зрительном зале. Это должен был быть сон! Но Влад восторженно разглагольствовал о представлении с блондинкой и явно намеревался втянуть нас с Артемом в разговор.

– Владислав сказал, что вы сестра артиста, играющего главную роль, – девушка обратилась ко мне.

– Да-да. – К сожалению, от переизбытка чувств, я не запомнила ее имени. Влад с Артемом вышли в холл беседовать, а я тем временем постоянно оглядывалась назад, не возвращаются ли они? В присутствии Артема мне было гораздо спокойнее и увереннее. Он мог подхватить любую тему для разговора, влиться как ручеек в реку и обратить все внимание на себя.

– Я очень люблю театр. И ваш брат мне очень нравится, он невероятно талантлив. Я даже несколько раз дарила ему цветы. Сколько ему лет?

– Двадцать семь.

– Надо же, младше меня. Он настоящая звездочка. Мы приходим сюда с подругами, иногда я прихожу одна. Знаете, в последнее время редко встретишь мужчину, который бы пригласил женщину в театр. Посмотрите на ряды, кругом женское общество.

– Да-да, я заметила, – повторилась я.

Мои мысли были далеки отсюда, я кивала и вторила ее словам, возможно невпопад. Девушка восхищалась талантом моего брата, любовалась его сценическим образом, охала да ахала, распевая дифирамбы. Ее красивый голос, правильно поставленная речь, что выдавало в ней женщину образованную, ее милые черты лица сгущались и пропадали в густой дымке. Мир вокруг меня сужался, происходило немыслимое: от миловидной блондинки оставалось расплывчатое пятно, в зале звенели голоса разговаривающих, как ультразвук, что вот-вот, казалось, разорвет ушную перепонку. Все наполнилось вязким дымом, и я перестала видеть истину. Театр, вокруг один театр, и блондинка, и Влад, и Артем, и я часть театра, часть спектакля. «Владислав то, Владислав се, ваш брат замечателен, мы с Владиславом, как ваш брат превосходно играет, а как поет». Я почувствовала, что от ее словесного потока на мою голову навалилась тяжесть, сдавило черепную коробку, сейчас расплющит череп и мозговым веществом забрызжет ее зеленое платье. Я покрепче сжала губы, чтобы ненароком не рявкнуть бедной женщине: «Да заткнись ты уже! Перестань расхваливать моего брата и найди себе нормального мужика!» Я боролась с противоречивыми чувствами отрезвить девушку и пожалеть ее, наорать на нее за слепоту и прижать к себе в утешение. Как жестока с нами жизнь! «Ты боготворишь моего брата, а он крутит задницей перед твоим парнем и своим! Он выставил дураками всех нас! Меня, любимую сестру, потакающую его молчанию, тебя, потому что для него ты пустоголовая кукла с накрашенным ртом, и твое восхищение для него не более жужжания мухи над ухом, потому что Макс уведет твоего парня. Да, да, да! Уведет, потянет за ремень брюк за собой и сожрет его, как сожрал Артема, что от последнего осталась бледная тень! Он презирает всех присутствующих в зале, потому что играет только для Влада. Макс снова выбрал его, а ты, глупая дура, не замечаешь, с каким вожделением твой мужик следит за моим братом и не удосуживается подобным взглядом одарить тебя, разодетую и раскрашенную, как праздничный стол!» Во мне кипела злость, я сердилась на брата, мне до слез было жаль Артема, застрявшего между жерновами. Брат его сотрет, сотрет, безжалостно сотрет в пыль.

– Владислав предпочитает … – не унималась блондинка.

«Член, большой мужской член предпочитает твой Владислав! И у него это написано на его роже!» – мысленно ответила я ей. За что так с людьми беспощадно играет судьба? Я предпочла бы выколоть себе глаза и залить воском уши, но только чтобы избавиться от участия в перипетиях судьбы. Почему всегда кто-то должен страдать, зная о страдании или даже не догадываясь о них? К счастью, вернулись мужчины и заняли свои места. Прозвенел звонок, открылся занавес, и я снова оказалась между двух огней.

Второй акт показался мне еще хуже. Меня одолевали разные мысли: накатывала ярость, ей на смену приходило сочувствие, потом я впала в бешенство, закончилось все отчаянием и полной безнадегой. Что происходило вокруг? Что затеял мой брат? Я вспоминала нашу первую встречу с Владом, как он стыдился моего общества, вспыхивал от каждого моего случайного прикосновения. Я могла бы сравнить себя с блондинкой, с ее нежным голосом, милыми чертами лица, мягкими волосами, пышной грудью, округлыми бедрами, и, не сомневаясь, должна была признать свое поражение перед ней. Она старше, образованнее, мудрее, красивее, а я девчонка. «Дерзкая» – так сразу определил Артем, когда меня увидел; «твой поганый язык» – такую дал мне характеристику Удальцов. Но разве сейчас Влад, находясь рядом с эталоном женской красоты, пускает на нее слюну? Когда она пускалась что-то объяснить ему, он отводил голову в сторону или утыкался в телефон. От меня также не ускользнуло, какую длиннющую дистанцию он держит между ней и собой. Несколько раз во время спектакля девушка пыталась взять его за руку, он просекал ее желание заранее и делал вид, как будто у него что-нибудь чешется. Я приметила легкое движение ее пальцев, погладивших его коленку. Влад тут же нагнулся ко мне, спрашивая сущую чепуху, при этом усаживаясь боком, отводя от нее ноги и утыкаясь в мои. И это не было боязнью прилюдно показывать свои отношения, он намеренно избегал женского внимания, а тем более ласк. Ни о какой близости между ними и речи не могло идти! Единственный способ завоевать блондинке этого мужчину, пожалуй, выкрасть его паспорт. Но самое страшное, что Влад сам не подозревал, каким очевидным становится его влечение к Максу. На его лице был особый отпечаток, отпечаток многолетнего молчания. Точно таким же отпечатком был отмечен и Макс.