Шмиэл Сандлер - Призраки в Тель-Авиве. Одиночный мир

– Не двигайся, сволочь, – сказал он, – или я продырявлю тебе башку! Окровавленный труп няни с вывалившимися из живота внутренностями, заставил Кадишмана содрогнуться. Это было второе потрясение, выпавшее сегодня на долю инспектора. Первое он испытал минуту назад, увидев изуродованных телохранителей, вповалку лежавших у подъезда. У одного была сломана шея, а у другого с корнем вырвана нога. Вместе со штаниной и обувью сорок пятого размера, она валялась в двух шагах от убитого. «Это какой же надо обладать силой, что бы так запросто вырвать ногу?» с ужасом подумал Кадишман.

В салон вбежала растрепанная и встревоженная Елизавета. Увидев лежащую в луже крови няню, она лишилась чувств.

«Ципа, не откажи мне в любезности быть моим секундантом!»

С этими словами Василий церемонно обратился к другу, призывая его принять участие в убийстве, которым мог завершиться этот глупый и бессмысленный поединок.

Первым порывом Циона была попытка через аварийную систему связаться с инструктором и с его помощью заставить маэстро отказаться от безумной затеи. Эта нехитрая система связи была вмонтирована в железную рукавицу Заярконского, но Василий, заметив неловкое движение друга, вырвал ее у него из рук.

– Без лишних телодвижений, Ципа, – назидательно сказал он, – мужчина должен регулярно сражаться, чтобы поддержать в себе дух воина!

Цион не помнил случая, чтобы маэстро уклонился когда-либо от предстоящей драки. Всю свою сознательную жизнь он только и делал, что искал случай и повод почесать кулаки, а если не было достойного соперника, бросал вызов судьбе и нередко проигрывал. Просить его отказаться от своих диких привычек, было равносильно отмене естественных законов природы. Бой, победа или красивая смерть, согласно миропониманию маэстро – единственные двигатели прогресса, все остальное, полагал он, способствует застою и порождает в неудачниках слепую веру в судьбу.

«Судьбы нет, утверждал он, есть только удача, которую следует ухватить за хвост, придавить коленом и душить, пока она не подчинится твоей воле»

Отняв у друга рукавицу, Василий с задором обратился к нему:

– Готов ли ты быть моим секундантом, Ципа?

– Здесь нет секундантов, – печально возразил Цион, – одни лишь оруженосцы.

– Значит, будешь оруженосец, – тоном, не допускающим возражений, констатировал Василий. Заярконский был уверен, что бой закончится ужасным убиением друга, но остановить заупрямившегося Маэстро, было невозможно. Не бросать же товарища в минуту, когда на него нашла столь странная блажь. Он смирился, приступив к подготовке новоиспеченного рыцаря к дерзкому поединку.

Васе предложили коня и топор, который был много легче страшного орудия герцога и не вызвал особого восторга у бывшего чемпиона по боксу во втором среднем весе. Балкруа казался шире и тяжелее Василия. Его мужественное лицо пересекал грубый шрам – след, от сабельного удара полученный им при штурме Антиохии. За смелость и мужество, проявленные в бою с грозными сельджуками, он был удостоен личного благословения главы католической церкви Урбана второго и пальмовой ветви победителя, полученной им из рук английского монарха.

Герцог был один из искуснейших воинов своего времени, могущественным сюзереном и блестящим турнирным бойцом, не знавшим поражений. Его побаивались лучшие рыцари Англии и почти не приглашали драться на турнирах из-за свирепой привычки ломать поверженных соперников, хотя милосердие к павшим прибавило бы ему чести в глазах товарищей и прекрасных дам, восхищавшихся его силой и статью.

– Посмотри на его шрам, – сказал Цион, все еще не теряя надежды образумить свихнувшегося друга, – меченый, видать, воин этот Балкруа.

– В гробу мы видали таких меченых, – весело отвечал Василий, – можешь считать его покойником, Ципа.

– Если что, я выброшу полотенце, – потупив взор, сказал Цион.

Он не раз наблюдал за поединками боксеров и знал, что нужно делать в критические минуты, когда один из бойцов отхватывал серию мощных ударов.

– Дура, – самоуверенно сказал Вася, – я прибью твоего герцога в первом же раунде, полотенцем утрись сам.

Именно это Василий утверждал перед своим знаменитым боем с чернокожим американским бойцом, который на второй минуте первого раунда уронил его на пол тяжелым ударом снизу. Деликатный Цион знал: бесполезно напоминать другу об этом печальном эпизоде из его заграничной жизни. Василий считал себя выдающимся боксером современности, а поражение в Нью-Йорке относил к досадному недоразумению, которые случаются, время от времени у всех великих спортсменов.

Неистовый герцог и влюбленный Василий сошлись в смертельном поединке в центре ристалища на глазах у затаившей дыхание публики, которая сразу же отдала свои симпатии презревшему опасность пришельцу. Никто из рыцарей не стал предпринимать привычных маневров, разгоняя коней в галоп и пытаясь на полном скаку выбить противника из седла ударом копья в грудь – излюбленный прием новичков, пробующих силы в турнирах мелкого пошиба. Герцог был так уверен в себе, что готов был драться с выскочкой голыми руками. Впервые за последние два года ему так нагло посмели бросить перчатку. И кто? – никому неведомый чужак, который и одеться-то толком не умеет.

На Васе были старые, местами покрытые ржавчиной доспехи, взятые инструктором напрокат в Я́фском музее времен первых крестовых походов и поношенные кроссовки фирмы Адидас. «Кра́хи, не могли раскошелиться на остроносые пуле́ны». (Модная обувь времен крестовых походов)

Герцог внимательно пригляделся к Васе. Кто бы он ни был этот безумный и неведомо откуда взявшийся незнакомец, он дорого заплатит за свое скоропалительный вызов, который посмел сделать в присутствии первых аристократов Британии. Почему, однако, он стоит напротив истуканом и не думает маневрировать?

Василий не имел понятия о турнирных приемах, известные даже новичкам, поскольку впервые взгромоздился на боевого коня и не очень уверенно держался на нем. Он не продумал заранее стратегию этого обреченного на провал поединка и надеялся лишь на боксерские финты, которые с переменным успехом применял некогда на ринге. В тяжелых доспехах было непросто использовать обманные движения, но маэстро не пугали подобные мелочи. Он принадлежал к той породе людей, которые сначала ввязывались в драку и лишь, затем начинали думать, как повернуть удачу в свою сторону.

Всё вокруг замерло в ожидании страшной развязки. Сам король, забыв о подобающем ему величии, сидел в ложе с открытым ртом завороженный магией боя мифических титанов. Появление рыцаря, решившего скрестить оружие с герцогом Балкруа, не казалось ему странным. Он был уверен, что Василий – это один из незаконнорожденных детей его знатных баронов, решивший таким образом пробить себе дорогу ко двору. Ну что ж, он будет только рад, если неопытному дебютанту удастся противостоять свирепому натиску герцога и может быть, чем черт не шутит, даже посрамить эту бочку мышц и сала. Конечно, Английская корона многим обязана господину Балкруа, но сам король, признавая несомненные заслуги спесивого крестоносца, не очень благоволил к нему из-за королевы, которая демонстративно выделяла кичливого рыцаря перед другими и это было уже очевидно всем.