Надежда Гладкая - Музыка

– Что ж, уже и заказчик есть?

– Есть, но тебе не скажу. Уж не серчай. Ты знаешь мой принцип – не говори «гоп», покуда не перепрыгнешь!

– Ну и чёрт с тобой, – Серж опрокинул коньяк и хлопнулся в кресло. – Всё равно всё узнаю. Ну, тогда давай зайдём с другой стороны, у тебя ведь ещё одна барышня свободная имеется.

При этих словах Воронкова граф нахмурился. Чуть помолчав, он осторожно начал:

– Князь, мою дружбу к тебе ты знаешь. Но Варя, всё-таки, моя дочь, не забывай этого. Твоя жена ещё не покинула этот свет. Я не хочу, чтобы имя моей дочери было опорочено этими тёмными пересудами. Пусть всё идёт своим че-редом.

– Ну, пусть. Как хочешь, миль пардон, как хочешь. А я тут намедни был у Тарусовых. Есть блестящая возможность устроить твоего Петьку в хорошее место. Надо заплатить там какую-то малость, тысяч шесть, что ли. Ну да пустяк. Вот тебе чек. Сейчас можешь заказывать Петьке мундир.

Граф стоял спиной к Воронкову, чтобы тот не видел его насупленных седых бровей. Подлец Серж отлично знал, что младший граф С. нуждается в хорошем месте, что проиграл большую сумму денег, что отношения его с отцом оставляют желать лучшего.

– Князь, если дочери моей понравится Ваша милость, так тому и быть. Через год, как если Вы овдовеете. При живом ещё человеке не стану я грех на душу брать.

– Ладно, ладно. Вижу – не в духе ты нынче. Время терпит. А чек возьми, чего там. Петьку твоего видел нынче на Невском – кутит со студентами, всех проходящих барышень поздравляют со Святыми днями. То бишь, лобзают страстно и прилюдно. Городового послал куда подальше, крича, что он граф С.

Варя и Елена Николаевна стояли, почти не дыша, прижавшись к стене, не в силах не слушать эти ужасные разговоры, не в силах пошевельнуться. Когда с грохотом закрылась входная парадная дверь, и граф, сгорбившись, прошёл тихо в свой кабинет на первом этаже, женщины, наконец, отлепились от своего укромного убежища и вбежали в комнату.

Упав на диван, держась за руки и взволнованно дыша, они смотрели друг на друга одинаково безумными глазами. Елена Николаевна первая подала признаки жизни:

– Варя, что это, мы с тобой подслушивали?

– Елена Николаевна, что было бы, если б мы не услышали этого? – Варенька разрыдалась, упав лицом в плечо Елены Николаевны. – Мне страшно, страшно!

– Варя, Варя, девочка моя, не бойся, мы всё знаем и ничего плохого не допустим. Ты ведь слышала, папенька твой не даст обидеть тебя.

– А через год как же? Ведь он сказал: через год!

– Этот человек настоящее чудовище! У него есть жена, которой сейчас нужна его забота и внимание. Как они могут хоронить живого человека?! Но даже если бы это так сталось, год, Варенька – это целая жизнь! Сколько может всего произойти за год!

– Он хочет дать отцу денег наперёд, чтобы наверняка тот сдержал обещание.

– Варенька, давай постараемся успокоиться. Тебе надо уснуть, детка. Я уверена, всё дурное развеется. Разве весь мир во власти этого человека?

– Не весь. Только мы с Вами. Елена Николаевна, они ведь и про Вас говорили.

– Отчего ты думаешь, что про меня?

– Да уж знаю. Он ведь раз цеплялся к Вам, а чего ему вздумается, так он не отцепится.

Елена Николаевна вспомнила другой мужской разговор, тогда, за окном. Сомнений в том, что говорили о ней, у неё теперь не осталось. Но она сказала:

– Нет, Варенька, это очень легкомысленный человек. Я думаю, он уже занят кем-нибудь другим. Пойди, приляг. Не думай о дурном. Бог нас не оставит.

Давая Вареньке такие успокоительные советы, она не могла и сама поступить столь же благоразумно – просто взять и перестать думать обо всём. Мысли о гадких разговорах и возне вокруг неё, как осы, вились и жалили, и мучили, и не давали ни мгновения покоя.

В конце концов, Елена Николаевна решила, что завтра же уедет домой. Предлог для оправдания самый простой – у неё дети остались дома. Вот только тут, вкупе с прочими тревожными мыслями мелькнула и та, что дети остались дома на попечении Глаши, а няня для чего-то выпросилась ехать с барынею. Но эта малозначащая странность тут же выскользнула из ума прочь. Главные страхи и тревоги заняли своё властное место в её сознании.

Впрочем, и Вареньке слова утешения мало помогли. Девушку трясло, как в лихорадке. Перед нею то и дело возникало и, ухмыляясь, кружило перед взором лицо Воронкова. Он кривился своею наглой усмешкой и говорил, протягивая руки к Вареньке: «Через год, миль пардон, через год! Тебе чек, а Петьке мундир!» Варенька открыла окно и прислонилась виском к прохладному косяку. Изо всех сил она старалась успокоить себя, но аргументов для этого ей не хватало. Кто, чья сильная и мудрая помощь может оградить её от беды и тем успокоить её тревоги? Никто из родителей не сделает этого. Никого из близких у неё больше нет. Елена Николаевна сама и без того в трудном положении. У неё детки, ни денег, ни помощи, ни опоры нет. Увези она Вареньку к себе, та будет для неё лишней обузой. Станут они обе работать, да много ли заработают? А папенька употребит все свои силы и связи, чтобы сломить дочь, вернуть её в нужное ему русло, где он сможет пристроить её подороже.

Внезапно какой-то предмет прошумел над самым её ухом, влетев с улицы, и упал на пол. Варенька подняла с пола смятый листок бумаги, в который был завёрнут персик. На листке небрежно было нацарапано: «Спокойной ночи, мой персик!» В ту же минуту за окном раздалось пьяное ржание двух или трёх глоток и возглас: «Миль пардон, господа, представление окончено! Оревуар».

Тошнота подступила к горлу Вареньки, она судорожно вздохнула и потеряла сознание. Утро застало девушку на ковре посреди её спальни. Горничная бегала вокруг и причитала, призывая на помощь всех домочадцев и брызгая на барышню водой из кувшина. Варенька с ужасом увидела, как служанка убирает к себе в передник вчерашнее послание. Персика же нигде не было видно. Варенька не помнила, что говорила отцу, весь дальнейший день она провела в самом глухом уголке дома – в комнате старой няни, куда любила забираться тайком.

Комнатка оставалась пустой и бездейственной. В ней то сушили яблоки и грибы, то хранили старые вещи, о которых барыня, Варенькина мать, говорила прислуге: «Оставьте пока где-нибудь, я потом посмотрю, что с этим делать». Под «где-нибудь» и подразумевалась комната няни. Варенька мысленно беседовала со старым другом няней, жаловалась ей на свои беды, иногда просто дремала. Так продолжалось, пока, наконец, перепуганная Елена Николаевна не нашла её и не увела в свою комнату. Впрочем, вскоре туда явилась господская горничная, и сообщила, что приехал доктор и Вареньке нужно идти к себе.

Осмотр доктора едва опять не лишил девушку сознания, тем более что перед этим отец устроил ей настоящий допрос с пристрастием, от кого, мол, негодница, получаешь любовные послания. После этого Вареньке с маменькой было приказано немедленно отправляться в деревню, в имение. С трудом удалось вымолить разрешение съездить с Еленой Николаевной в церковь. Под присмотром всё той же маменьки. «Я, Варя, вас тут подожду. Смотрите, недолго» – сказала графиня С., удобней устраиваясь в экипаже. Она никогда не утруждала себя лишним визитом в дом Всевышнего, если того не требовали её светские обязанности.