Виктория Падалица - Палач

Я бегло оглядел ее тело и опустил глаза.

Не пристало мне, женатому мужчине, хоть и оголодавшему по плотским страстям, пялиться на прелести других женщин.

Не пристало.

Нет, нет и нет.

Я женат на Кате, остальные мимо.

– Пожалуй, не буду. Поверю на слово. Мне рука еще пригодится. Она у меня одна рабочая, если помнишь.

Не мешало бы и мне что-то на себя набросить.

Чтобы не смущать Марджану и не склонять ее на интимный лад. Так будет правильно. А то стою перед ней полуголый, и она теперь раздеваться стала. Не порядок.

Я подошел к стулу возле рукомойника, на котором оставил толстовку как раз перед тем, как смыть с себя этот день, и быстро оделся.

– Гляжу, твое тотемное оружие осталось неизменным. Как выиграл его лет кучу назад, так и не расстаешься с ним до сих пор…

Марджана, пока я отходил, осмотрела шатёр и обратила внимание на топор возле стула для допроса. Указав на него кивком, разглядывала на расстоянии.

– Все тот же громоздкий набалдашник с кривыми зазубринами. Истерлось лезвие изрядно…

– Топор как топор. Ничего в нём нет примечательного. Он не спас меня ни разу. Зато им бриться удобно.

– Видимо, сильно дорог тебе, раз не отправляешь его на помойку.

Марджана попала в точку.

Это не просто топор для меня. Это часть моей жизни, сознательной и беспроигрышной. В какой-то степени, этот топор мое наказание, ибо от него погиб мой отец и дядя. И именно этот топор лишил меня возможности ощущать правую руку.

– А ты? Неужели продала свою коллекцию ножей?

– Нет. Не продала. Лежат без надобности. В шкафу пылятся. Обстоятельства вынудили променять их на оружие с более дальним спектром поражения. А так я верная. Сердце моё навсегда принадлежит ножам. Как и твое сердце, Механик. Ты всегда был преданным и верным…

Вспомнив, что у меня есть чем угостить нежданного гостя, я предложил выпить вина.

– Будешь?

Я налил себе немного в кружку. Вообще я непьющий, но этот день был просто ужасным. Кроме того, вторые сутки не сплю. И сна ни в одном глазу. Надо хоть чем-то себя расслабить.

Марджана отказалась от вина, сославшись на то, что её время поджимает. Она не может оставаться здесь надолго, так как отряд вот-вот двинется в путь.

– Ответь на один вопрос. Зачем? – с укором начала Марджана, резко изменившись в лице. – Джамал дал тебе жизнь. Дал тебе богатство и власть. Он подарил тебе часть империи ещё при жизни. Завещал тебе всю империю после своей смерти. Верил в тебя Джамал. Зачем ты предал его? Зачем убил нашего с тобой отца, брат мой дорогой? Механик…

Я понимал душевное состояние Марджаны и её напирание на святое и незыблемое, которым я пренебрёг. Но я не испытывал угрызений совести за то, что сделал. Ни малейших.

– Ты всего не знаешь, Марджана. Ты там не была. Видишь в Джамале бога, но он отнюдь не являлся тем, за кого себя выдавал. – надменно запрокинув голову, я упокоил в себе кружку вина залпом, а после, прихватив бутылку с собой, двинулся к столу с картой местности. – Слышала, какие опыты Джамал ставил на людях? В особенности, на альбиносах? Какую цель он преследовал, давая вам указания свозить ему их со всего мира?

Я пытался говорить спокойно и холодно, будто эта правда не задела меня за живое, но истинные эмоции вырывались неудержимым потоком сквозь мою речь, которая становилась громче и отрывистее.

Это было невероятно трудно воспроизводить вслух.

Моя душа вновь переживала весь этот кошмар, как и в тот день, когда я узнал правду.

– Скольких младенцев Джамал сжёг в печах крематория, пока не получил идеальный по его критериям экземпляр? Знаешь, Марджана? Видела эти страшные цифры?

Остановив себя очередным глотком вина, я мысленно сжал в кулак собственную боль, не давая ей распространиться дальше по венам.

Марджана молча ждала продолжение моей исповеди.

– А я видел, Марджана. – я повернулся к ней спиной. Несознательно повышая голос, говорил то, что знал, и сам того не заметил, что стал всё чаще разбавлять монолог вином. – Не поступил бы иначе, даже если…

Хотел добавить, "если б на тот момент был не женат на Кате." Но удержался от пояснений о своём семейном положении. Вовремя сообразив, что не стоило показывать перед Марджаной свою слабость.

Я не знаю о ней абсолютно ничего, чем живет и зачем пришла ко мне. Я не должен подвергать опасности свою семью. На себя мне плевать, но на Катю и детей – нет.

– Мой долг был – остановить это безумие с пробирками. Знал бы раньше, для чего Джамалу нужен я, сделал бы это раньше. Вот и всё. Тут не о чём больше говорить.

– Понятия не имею, о каких опытах ты говоришь. – Марджана, как я и полагал, встала в позу, рьяно защищая честь Джамала. – Я знаю, что ты повелся на рабыню, и именно из-за рабыни казнил Амирхана, а после и самого Джамала. Того, кто заменил тебе отца. И я требую знать причину твоего поступка. Когда ты успел потерять голову из-за рабыни, Палач? Я не узнаю тебя. Ты же отвешивал всем подзатыльники, требуя не забывать моральные устои и отцов своих почитать. А сам-то…

– Это не так. – я вновь закинулся вином из горлышка. – Всё не так. Слушай из первых уст, как было. И развей эти слухи. Тошно их слушать.

Выпив напоследок, я принялся расхаживать по шатру, готовый посвятить Марджану в тайну, о которой мало кто знал.

– Джамал не отец мне. Он старый психопат, который выжил из ума. Он видел в людях лишь пробирки. Детьми моими он печь топил. Новорожденными детьми, Марджана. Он избавлялся от них стопками. Использовал меня, использовал моё ДНК без ведома и согласия. Мне он улыбался и говорил о честности, сплочённости семейной традиции, правоверного строил из себя, а за спиной моей, в лабораториях, создавались дети, но недостаточно совершенные по его меркам!

Шаг мой становился всё более необдуманным и неосторожным. Вино, испитое до дна быстрыми глотками, дало о себе знать общей слабостью.

Я переместил бутылку в другую руку во избежание неприятностей. На всякий случай. Ведь когда я выпиваю, то перестаю контролировать себя.

– Джамал планировал скрещивать родных брата и сестру, чтобы те продолжали род. Я не мог допустить, чтобы это продолжалось. Я не мог…

Легкое прикосновение к телу остановило меня.

Марджана притронулась к моей спине.

Некоторое время она молчала, не могла подобрать нужных слов, чтобы охарактеризовать то, в чём признался ей. Лишь поглаживала меня, тем самым успокаивая.

– Мне жаль, Механик. Очень жаль, воистину. Не представляю, как это… Можно… вообще… было пережить. Это твоих детей… он… в печь бросал?

– Это нельзя пережить, Марджана. – я развернулся к ней лицом, и, отойдя к столу, присел на его край. – Это впечатлительное зрелище будет стоять перед глазами вечно. Тебе никогда этого не понять.