Ксения Нихельман - Нелюбовь

– Здорова, семья, – раздалось за нашими спинами. – Чем у нас воняет?

В это мгновение отец возвышался над нами с матерью, в тумане гари и вони похожий на мрачный утес. Он появился так неожиданно рано, как в непроглядном горизонте у носа корабля вырастают зубастые скалы. Столкновение неминуемо. Прикрыв глаза, я мысленно приготовился к бедствию.

– Чем воняет? – мать вышла вперед. – Ужином! – запустив руку в раковину, она выудила оттуда «ужин» и швырнула его на обеденный стол, едва обгорелой сковородой не убив отца. – Твой сын точно такой же дебил, как и ты!

После чего разразился скандал.

Ночные звуки, в конце концов, смолкли. В квартире стало тихо, лишь отец храпел на диване в гостиной.

Родители долго решали, кто прав, кто виноват, после чего отец громко хлопнул дверью спальни, и старые пружины дивана грустно заскулили под тяжестью его тела. Из спальни еще минут пять доносились недовольные реплики матери, упреки, оскорбления, на которые отец отвечал точно таким же сквернословием. «Руки из жопы растут! – еще раз с упреком бросила мне мать на кухне. – Надо было в первый раз аборт не делать, может быть, дочь бы родилась, хоть какая-то помощь, а от тебя одни проблемы! Лучше бы на тебе аборт сделала». Ей в ответ орал отец: «Какого черта сын на кухне тебе помогает? Это твоя работа, дура, за кастрюлей следить! Еще раз, нахрен, увижу, что он твою, бабскую, работу делает, эту сковороду тебе на голову натяну, поняла?» Я же пытался что-то сказать, извиниться в сотый раз, но лишь спустя время понял, что этих двоих мое присутствие явно не интересует, сын, мальчик, я, как снаряд, которым они перебрасывались, стараясь сделать друг другу только больнее. А еще в этот момент они вряд ли думали, что по-настоящему больно делают мне.

Наверняка уже поздний час, а сна ни в одном глазу. Высоко взгромоздившаяся в ясном ночном небе луна через окно тускло освещала комнату. Этот свет немного раздражал, то ли ночь, то ли сумерки, хотя раньше, в раннем детстве, я боялся темноты, и лунный свет служил мне спасением, хрупкой соломинкой. Я сел на кровати и спустил ноги. Локти уперты в колени, беспомощно, голову удерживали горячие ладони, безнадежно. Я не знал, что мне делать. Вдруг мне вспомнилось, как сегодня днем Он застыл в точно такой же позе. «Я тоже никогда не влюблялся, Марк». Сказать честно, я не знал, что такое влюбленность, какими могут быть ее симптомы. Вернее, знал из уст других одноклассников, что уже вовсю обжимались на каждом углу, читал в книжках, видел в фильмах, слышал в разговорах взрослых. Но разве можно почувствовать то же самое, что чувствует герой из фильма?

Кроме того, в школе в последнее время все значительно изменилось. Ветер сменил направление, разворачивая корабли к иным берегам. Уже не стеснительные, не озорные мальчишки и девчонки, прожорливо вглядывающиеся в формулы на школьной доске, а подростки, с влажными и беспокойными взглядами, нетерпеливыми юными телами, не способные усидеть на одном месте больше тридцати минут. Пошлость витала вокруг нас, мы чуяли ее повсюду, на скучных уроках и на веселых переменах. Одночлены и многочлены на алгебре заставляли всех ухмыляться, низко опустив голову. Волнующие многих мальчишек девчачьи волосы, касающиеся либо тонких поясниц, либо нежных плеч, короткие юбки и небольшие каблучки сводили с ума. Смелая рука, что украдкой ложилась на манящую коленку, и трепетная ладонь, накрывающая смелую руку. Целый урок эти двое надеются, что никто ничего не замечает, они ослеплены этим первым сильным чувством, отчего десять минут перерыва без тепла друг друга для них хуже смерти. Неловкий смех во время лабораторной по физике, когда всем по очереди пришлось натирать эбонитовую палочку, красные лица, затуманенные взоры, дрожащие неуклюжие пальцы, под которыми зарождалось электричество. «Вот так одно тело притягивает другое тело!» – говорила физичка. Тело притягивает тело, юные наэлектризованные тела, мы притягивали друг друга – сплошная физика. В один миг школа превратилась из храма знаний в рассадник похоти, и я в центре него. Ловлю краткие взгляды, редкие крошки: Он оборачивается на мгновенье и Его профиль застывает у меня перед глазами, Его изгиб шеи влево, худые позвонки, выглядывающие из-под воротника рубашки. В эти секунды я замираю, пораженный безумством своих мыслей, перевожу дыхание, через силу заставляя себя вспомнить о многочленах в уравнении. Мне просто кажется, я все выдумал, твердил я себе, гормоны бушуют, напрасно так распереживался.

Я вытянулся на постели, закрыв веки. В груди что-то скребло, не давая покоя всему телу. Тело. Мимолетно я припомнил, как оголилась полоска Его живота, от которой я с трудом отвел взор. Совсем недавно я осознал, что у Него тоже есть тело. Тело, способное притягивать иное тело, как магнит притягивает все самое желанное. Я опустил руку между ног, успокаивая. Тише, пожалуйста, мысленно умолял я, тише. Моя беда, мой стыд, мой позор. Я уже делал это несколько раз, не понимая, откуда берется это неконтролируемое чувство. Пытался заглушить его, задушить, убить в себе физическими тренировками, убеждениями, мольбами, математическими упражнениями, историческими сюжетами, все напрасно. Яркое и короткое наслаждение, смешанное со стыдом, после которого я не знал, чем погасить в себе приступ вины. Я жалок, слаб, даже не способен усмирить собственную плоть. В ночной тиши я слышал свое дыхание, влажное и прерывистое, будто мне и вовсе нечем было дышать, грудь распирало сердце, гулко и больно колотящееся. Утешающая ладонь напряглась над наливающейся тяжестью – ее от вставшего в виде восклицательного знака члена разделяла ткань трусов. Восклицательный знак! Я усмехнулся, вспоминая это мерзкое сравнение, хоть и не помнил его сказавшего. Подумать только, и в самом деле восклицательный знак – брось весь мир, обрати на меня внимание! Легкое поглаживание. В голове вспышками всплывали настойчивые образы: Его рука, свободно свисавшая с кровати, длинные, переставшие быть тощими, ноги, обтянутые юношескими мышцами, лицо, красоту которого вижу один я. Сонная красота, она еще пока безмятежно спит, готовится к пробуждению, к покорению. Его опасливый взгляд из-под челки и чуть-чуть приоткрытые губы – и с коротким вздохом меня отбросило куда-то в неизвестность, за края здравого смысла…

Я вытер влажную ладонь о живот, все еще находясь в тумане. Я точно знал, когда он рассеется, все вернется на прежние места: я, моя комната, пропахшая подростковыми тайнами и порочными мыслями, чувства стыда и вины. После каждого раза я клялся, что это и есть последний. Больше никогда не притронусь к себе, клянусь. Больше никогда не допущу подобных фантазий, они омерзительны, противны, да что там, мне и самому после таких мыслей к себе отвратительно прикасаться! Отчетливо я слышал обвинительный тон внутреннего голоса: Виновен! Виновен! Виновен! Каюсь, моя вина! Клянусь, что не повторится более!