Шмиэл Сандлер - Бордель на Коллинз авеню

а просто другая женщина, так же как и его сраный фондовый рынок, мне без надобности: я люблю Эмми и не хочу, чтобы Пол рос без отца.

Сегодня по семейному расписанию, которого мы педантично придерживаемся у нас день примирения и большого секса. Мы мелко ссоримся, после того, как крупно трахнемся – обычно в гостиничном номере, кровать, которой ужасно скрипит от нашего барахтанья.

Потом, расслабившись, после второго или третьего оргазма, мы дружно предаемся взаимным обвинениям на предмет, чья мама виновата в том, что мы уже два года живем порознь. Так уж у нас повелось, чем больше мы ругаемся, тем дольше и яростнее наши постельные игры. Психоаналитик Лайтман говорит, что у нас с ней не секс, а сплошное садо-мазо. Возможно, он и прав, я человек далекий от науки, но уловил, что чем больше я рычу, мну и давлю телеса своей дебелой супруги, тем больше и экзотичнее мое наслаждение, а главное мне нравится видеть, как в это время Эмма затихает и полностью подчиняется моей воле.

На сей раз я подготовил язвительную речь, которой намеревался доказать своей благоверной о маразматических тенденциях в поведении ее безумной мамаши. Я попросил своего помощника – сержанта Овсепяна прикрыть меня, на случай если капитан Бонс потребует меня на ковер. Бонсу свойственны такие закидоны.

Позовет иной раз к себе в кабинет и разглагольствует о криминальной обстановке в штате Флорида, обильно цитируя при этом доктора Хадсона – окружного прокурора и автора книги «Внедрение научных методов в криминалистику».

Заручившись согласием сержанта, я позвонил Эмми и скучным голосом, стараясь не проявлять излишнюю заинтересованность в предстоящей близости, объявил ей, что нам следует сегодня встретиться.

– Зачем? – последовал дежурный вопрос, хотя все шло по заведенному нами графику, и давно уже было ясно, что ей хочется моей близости, так же как мне ее.

– Надо поговорить, дорогая.

– Тебе не кажется, дорогой, что мы давно уже всё обговорили? – сказала она не менее скучным тоном, сквозь который проглядывал некоторый интим. Такое затянутое начало служило для нас неким ритуалом, в котором каждый мог продемонстрировать свою якобы независимость от другого.

– Я только хотел сказать тебе, что твоя мать…

– Не трогай мою мать! – Взвизгнула она.

– Я ничего не имею против твоей матери, дорогая, но…

– Разве не ты сказал, что мою мать нужно отдать для траха пьяным нигерам за то, что она методически и злонамеренно разрушает нашу семью?

– Твою же мать… – задохнулся я от негодования, но не успел закончить свою мысль, потому что в кабинет неожиданно ввалился мой помощник Мкртыч Овсепян. Нормально этот мужик входить не умеет, ибо весит 95 килограммов и имеет бедра штангиста, которые приводят в восторг нашу секретаршу Ирен и, которую уже давно, но безуспешно добивается капитан Бонс.

– Что вам угодно, сержант? – недовольно спросил я, – мы, кажется, условились, что в ближайшие три часа я буду занят срочным делом.

– Лейтенант – сказал он, – начальство срочно требует вас к себе, случилось что-то непредвиденное…

Постановка вопроса со стороны моего слишком усердного помощника, как всегда граничила с абсурдом: когда имеешь дело с криминальными кругами трудно что-либо предвидеть заранее. Я не раз говорил ему об этом, но он со своим лихим кавказским темпераментом гордо продолжал глумиться над элементарной логикой.

Филл. Из дневника первого некрофила

Моя сексуальная жизнь была бы столь же скучной и обыденной как у супругов проживших вместе сто лет, но судьбе было угодно, чтобы первой моей женщиной стала мертвая девушка.

Это была не случайная связь. Я долго и безнадежно любил Патрисию. Мои приемные родители дружили с ее родителями, а я с детства дружил с ней. Когда мы повзрослели, она продолжала относиться ко мне как другу и без всякого конфуза в подробностях рассказывала мне, как Гейл, ее щеголеватый и хамоватый ухажёр, лишил ее девственности. Если раньше у меня были попытки признаться ей в любви, которые она не воспринимала всерьез, полагая, что между нами не может быть ничего серьезного, ведь мы выросли вместе. То теперь я и вовсе замкнулся в себе, угрюмо слушая ее бесстыдные рассказы о позах и смелых экспериментах, на которые ее первый мужчина был большой выдумщик. Может быть, таким образом, она распаляла себя или ей нравилось шокировать неопытного юнца, как ей казалось, представляя себя эмансипированной женщиной, познавшей тонкости секса.

По ночам, представляя себе картины их неистового траха в своем горячечном воображении, я поклялся всеми богами, что каждый постельный выверт с Гейлом, о которых она столь живописно рассказывает мне, ей придется проделывать со мной.

И случай представился. Мой приятель Лемье, который увлекался токсикологией, предложил мне легко избавиться от Гейла, а потом, тактично утешая Патрисию, затащить ее в постель.

– Она будет в отчаянии – сказал Лемье, – а в таком эмоциональном состоянии женщины ищут спасительное утешение в разрядке, то есть в бездумном и огульном сексе.

Лемье достал мне яд во время своего путешествия по Южной Америке. Я подсыпал смертельное снадобье Гейлу в коктейль, но этот педик вдруг решил, что из-за льда в напитке он простудит себе горло и решительно отодвинул бокал с ядом. Для меня это стало полным провалом моих планов по отношению к Пат. Но милостивой судьбе было угодно распорядиться в мою пользу.

– А я умираю от жажды, – неожиданно заявила Патрисия и отпила из отравленного бокала глоток. Я был в отчаянии: я сам своими руками обрек любимую женщину на верную смерть. Лемье сказал мне, что никакая судебная экспертиза не обнаружит следы отравы, что этот яд используют в высоких дипломатических кругах, в которых громкие скандалы не приветствуются.

Дело было к вечеру, Патрисия сказала нам, что ей нездоровится и томной походкой отправилась отдыхать в свой номер. Гейл, как истинный джентльмен вызвался в провожатые. Они пробыли в номере некоторое время и, вскоре он вернулся гордый и самовлюбленный, как индюк. Затем вся компания с шумом села на катер и укатила в залив.

Я не торопясь допил свой остывший кофе и пошел в номер к Патрисии. Как я и предполагал, она лежала на взбитой софе красивая и величественная, но без признаков жизни. Пульс на руке не прощупывался, она не дышала, мертвенная бледность выступила на ее спокойном лице. Первой моей мыслью было позвонить в службу спасения, ее можно было еще вернуть к жизни. Но она лежала на ложе такая восхитительная и желанная, что я забыл о своем побуждении и невольно стал разглядывать ее соблазнительные формы. Глубокий вырез в вечернем платье подчеркивал ее точеную фигурку, оголенные стройные ноги и высокую грудь. Видимо, Нейл взял ее напоследок, не заморачиваясь раздеванием. Трупное окоченение еще не охватило ее тело, и она казалась особенно доступной и пленительной.