Шмиэл Сандлер - Бордель на Коллинз авеню

– Она сказала вам, как долго будет отсутствовать?

– Нет, сэр, это было в понедельник в десять утра, а материал на следующую неделю мы готовим в четверг, сегодня среда, а ее все нет, не знаю даже как мне быть.

– Что вы имеете в виду?

– Видите ли, я должен закрыть полосу завтра.

Карлику этому кажется, что закрытая газетная полоса важнее человеческой жизни.

– Вы что, не поддерживаете связь со своими корреспондентами, мистер Майер?

– Вообще-то у нас так заведено что каждые полчаса мы общаемся по мобильному. С Элен связь прервалась в первый же день ее выхода на задание. Сегодня третьи сутки как она пропала, у меня горит полоса и я в затруднительном положении, инспектор.

– Вы повторяетесь, Майер.

– Простите, но я взволнован.

– У нее были враги, мистер Майер?

– Враги есть у всех, детектив, – назидательно сказал редактор, удивляясь моей наивности, – но она была исключением.

– Почему она была исключением? – меня начал доставать этот примитивно мыслящий гном.

– Она была исключительно добрый человек, сэр.

– А любовник был у вашего доброго человека?

Майер посмотрел на меня, как школьный учитель смотрит на ученика, не выполнившего домашнее задание:

– В столь интимные подробности я, как деликатный человек, не вдавался, – с подчеркнутой вежливостью сказал он.

«Видно, какой ты деликатный» – подумал я, заглядывая в его масляные глазки.

– Но кажется мне, что не был, – продолжал деликатный редактор, – баба она была в соку, но уж слишком холодная.

Странно, что он все время говорит о ней в прошедшем времени. Может быть, он что-то знает, или скрывает. Уж не приложил ли ты, приятель, руку к ее загадочному, как сказал бы Бонс, исчезновению? Надо бы прокачать эту версию. Вполне возможно, что редактор любимой Бонсом газеты самый заурядный маньяк, который в свободное от работы время воплощает в жизнь тайные и прочные помыслы с сотрудницами своей газеты.

Элен Бейкер, репортер газеты «Стейт Джорнел»

Ступая тихо и сдерживая дыхание, будто боясь спугнуть мертвецов, я обошла помещение морга. На лавках покоились мои старые знакомые в тех же смиренных позах. Стонущим мог быть кто-нибудь из новичков. Я была внимательна и не упустила ни одной настораживающей детали. Я заглядывала под лавки, осмотрела темные углы, всматривалась в открытые лица мертвецов, но ничего не обнаружила. Может, шутит кто из охраны?

Но стоны вдруг прекратились, именно тогда когда я стала искать, кто бы это мог быть. Я закрыла глаза, боясь и ожидая, что стонущий снова подаст голос. Нет, вроде спокойно все. Скорее, я просто устала и мне все это чудится. Немудрено вторые сутки в напряжении всякая чертовщина лезет в голову. Мне стало грустно и жалко себя, хотелось заплакать и пожаловаться Монике как мне одиноко и страшно без нее. Зачем надо было ввязываться в эту нелепую историю, сидела бы сейчас в уютном кабинете редакции, пила чай с медовым пряником и строчила репортаж о взяточниках из городского муниципалитета.

Как холодно в этом проклятом подвале. Скорее бы все кончилось, так можно и с рельсов сойти. Моника, где ты, моя милая подружка? Несчастная батарейка на моем мобильном все еще теплилась, но попытки дозвониться до Моники разбивались о бетонные стены морга и скучный голос автоответчика «Абонент вне зоны досягаемости»

Я была в подвале городской больницы для неимущих, но мне казалось на другой планете. В голову лезла всякая философская хрень – «Морг как транзитная база и дверь в иное измерение, куда переселяются души умерших».

Что ты здесь делаешь, Элен Бейкер, зачем тебе все это надо?

Мелкий озноб пробирал все мое тело, зубы противно стучали, создавая иллюзию тепла. Я попрыгала с минуту у лавки номер шестнадцать с воображаемой скакалкой, как делаю это по утрам дома, чтобы разогнать кровь, увы, напрасно. Я пробовала согреться ходьбой, но в морге особо не разгуляешься. Это был небольшой коридор со стеллажами по обе стороны, на которых сиротливо ютились усопшие. Да и сама прогулка в мертвецкой далеко не пляжный моцион – из каждого ложа смотрят на тебя пустые стеклянные глаза мертвяков. Санитары, безразличные к своим непритязательным клиентам, не удосужились затянуть мешки с молнией. Мне хотелось закрыть глазки вон той бабке с полки №7 – уж очень укоряюще взирала она на меня из своего темного угла, но я боялась до нее дотронуться. Маршрут мой, если я не входила в «открывалку», пролегал между параллельными друг к другу полками с возлежащим на них недавним пополнением. Эти, мертвецы были упакованы с головой, но они страшили меня еще больше, чем покойники с открытыми лицами. Я не видела лиц этих затаившихся новичков, и мне казалось, что они чего-то там замышляют в своем унылом одиночестве, хотя умом я понимала, мертвые навредить не могут и страшиться надо живых монстров, которые зверски надругались над мертвой дочерью профессора Глебова.

И вдруг я увидела длинный черный мешок, из которого петлистой струйкой стекала кровь на керамические плиты пола. Должно быть, это несчастный бедолага, который, по словам санитара, попал под колеса автомобиля. И словно в подтверждении моей версии я снова услышала мучительный и протяжный стон. Я замерла в страшной догадке – стоны доносились из этого мешка. Довольно позднее озарение, если принять в расчет, что из мертвого тела кровь не вытекает. Но кто мог поместить живого и, очевидно, тяжело раненного человека в морг? Это уже не игры разума и мозг мой в полном порядке. Передо мной был длинный черный мешок, к которому я должна подойти и открыть его, чтобы увидеть стонущего человека. Я постояла немного, надеясь, что звуки больше не повторятся и мне не нужно будет спасать ожившего покойника. Но через мгновение по мешку прошла лёгкая рябь и ясно послышался протяжный вздох. Сомнений быть не могло, кто-то внутри этого рыхлого пластика был жив и ему требовалась помощь. С трудом сдерживая подступившую к горлу тошноту, я подошла ближе и, нащупав непослушными пальцами замок, потянула вниз. Сердце мое оборвалось, то, что я увидела, потрясло меня: это была Моника Стайл. Я закричала. Лицо моей подруги было покрыто спекшейся кровью, она открыла глаза и прошептала что-то. Мне стало дурно, хотелось кричать, на меня накатывала истерика. Но я взяла себя в руки и приникла ухом к ее устам.

– Микки, – сказала она, – это был Микки, прости, Элен…

Глубоко вздохнув, она закрыла глаза и затихла. Кажется, я закричала, а потом… все потонуло во мраке.

Очнувшись, я тронула пальцами посиневшую шею Моники, пульса не было. Я коснулась губами ее лба, он был в пятнах ссохшейся крови. Мгновение назад она дышала и говорила. Это клиническая смерть ее можно еще спасти. Я побежала к дверям, стала колотить и звать на помощь.