Саша Ино - Огонь Черных лилий

— Остыньте, — приказным тоном произнес Цербер.

— Я спокоен, — сплюнул сквозь зубы одноглазый революционер.

— Вот и хорошо, у меня тоже срочные дела… Прошу, оставьте меня в покое, — Цербер прикрыл глаза, стараясь унять нервное подергивание брови.

Его соратники послушно выполнили просьбу хозяина кабинета. Все, кроме одного.

— Цербер, — Опиум задержался в дверях.

— Что? — главнокомандующий дрожащими руками ослаблял тугой захват воротника.

— Я немного не понял, зачем ты сделал из совета Пяти, совет Шести…

— Эдо заменит Ясмина, — тихо произнес Цербер, его голова тряслась от внутреннего напряжения, и он еле себя контролировал.

— Что? Ясмина? Как?

— Ты разве не видишь? — завопил Цербер, и его сломало пополам, вынудив опираться на кресло.

Говорил он с трудом, стараясь отчетливо произносить каждое слово пропадающим голосом:

— Слезы Ясмина еще блестят на деревянной поверхности стола. Когда такое было…? Он не сможет спокойно жить дальше, он выведен из игры.

— М-да, — Опиум потер подбородок, — Похоже на то.

— Расчет, — тяжело дыша, продолжал Цербер, — Расчет был на него. Эдо последний, кто мог бы его заменить. Феникса убили, Ясмина деморализовали, как бы это смешно не звучало. Остался Эдо. Но боюсь, ничего не выйдет. Все слишком грамотно расставили. Я тупо провафлил… Наша империя рассыпается на глазах… Только не понимаю, как Ясмину удалось все понять раньше меня…

— Цербер? — Опиум с ужасом покосился на жуткие конвульсии главнокомандующего.

— Оставь меня! — заорал тот, — Сейчас начнется приступ! Пошел вон…

Опиум закрыл дверь, из-за которой в тот же миг раздались душераздирающие крики Цербера.

Министр нервно дернул плечами. Больше эпилепсии товарища Опиума приводило в ступор осознание необратимости наступления скорых и неминуемых перемен, которые после удачной победы над старым режимом он ужасно не любил.

Я сижу в своем кабинете, смолю сигарой и запиваю горе водкой.

Передо мной фотография моего друга Винсента.

Чертов идиот!

Ну, разве можно быть таким придурком…

Спешно запиваю горькую мысль спиртом. Взял специально самую плохую марку, чтобы было некомфортно. А то какой смысл страдать, если пьешь любимый напиток?

Все равно… Винсент — идиот.

Чувствую ли я свою вину? Ха! Эдо Гарак никогда не бывает виноват… Дьявол! Ну что я мог поделать?! Я смотрел, как убивают Винсента, но я ничего не мог изменить. Я не мог приказать Ангелам прекратить перестрелку, они лишь защищались. Я не мог поддержать Винсента. Я не взял с собой мачете, а пистолет, застывший железной загогулиной в руке скорее принес бы больше вреда, начни я палить.

Я хотел прийти другу на помощь и не сумел. История не знает сослагательных наклонений… Но, черт возьми! Как же красив был его последний танец. Выветренность движений, легкость и скорость завораживали взгляд. Винсент смеялся и плакал. А мне оставалось только молиться, чтобы с ним было все в порядке. Я боялся, что он умрет?

Ничего подобного. Я боялся, что его ранят, и он потом оторвет мне голову!

Про умрет не было и речи…

Опустошаю очередную рюмку и хватаюсь за голову.

Все, все с самого начала показалось мне странным. Ну, как может не быть свободных групп в управлении? Это нереально. И эти проклятые «12 Ангелов смерти»… Отборный отряд, натасканные на хладнокровные убийства с помощью тактики Винсента. Я уже давно предвидел их неминуемое столкновение. Сразу почувствовал, что дело здесь нечистое. Дьявол!

Но как же красиво Винсент их укатал. Да, он всегда был лучшим! А теперь он мертв. Никогда бы не подумал, что он уйдет первым из нас. Хотя… Все верно. Лучшие уходят первыми. Одно радует, по моей философии, я буду жить долго…

Ха!

Что-то смеяться не хочется.

Дьявол… Я не прикрыл друга, и он пропустил пули. Теперь он мертв.

— Прости, брат. Но, не сваливай все на меня!

Я щелкаю по фотографии пальцем, отвешивая изображению Винсента щелбан.

— Ты сам начал пальбу, да и Валентина зачем-то тебе понадобилась… Ну, да… Бунт. Вечный бунт. Решил показать Ясмину, что ты свободен. Как умно…

В этом весь Феникс. Он всегда был таким. Первым лез в любую заваруху, первым нарывался на неприятности, никогда не делал скидку на силу противника или рациональность действий. Одним словом, идиот.

Но такой крутой!

Я смотрю на его фото. Глупое выражение лица. Рядом стоит Ясмин и пялится на Винсента своими волчьими холодными глазами. Я тогда долго ругался, что он отвернулся от камеры… А этот белобрысый козел специально так поступил.

Фото. Как давно это было!

Вспоминаю… Жаркое лето, палящее солнце, засуха. Ха! Нам тогда крупно повезло. Накрыли грузовик с журналистами и штабными крысами правительства. У одного очкарика был фотоаппарат с тремя свободными кадрами. Винсент предложил сфотографироваться на память…

Три фотографии… у меня, у Винсента, у Ясмина…

М-да. Наливаю еще спирта.

Винсент…

Я только сейчас понимаю, что ты должен был умереть еще в первый день мирного времени. Мир не для тебя — ты был воплощением революции. Без войны и бунта ты не мог жить. Неудивительно, что твое тело перестало развиваться… Революция свершилась, ознаменовывая конец эпохи, тогда тебе было 20 лет. А когда через пять лет ты погиб, тебе едва ли могли дать 23. Я был старше всего на год, а выглядел стариком рядом с тобой…

Винс. Ты козел.

Ты так меня подставил, если бы ты знал. Я теперь чувствую себя виноватым, хотя никаких причин для этого нет.

Вот, по такому случаю даже закусывать не буду.

Опрокидываю стопку. Морщусь.

Винсент, блин. Я помню, как мы с ним впервые познакомились. Друзья детства… Не каждый день теряешь их.

— У вас новичок, — звучит в моей голове блеклый голос воспитательницы детдома. Я поднимаю глаза и вижу мальчика лет восьми. Он выглядит веселым и лукавым, только его синие глаза пронизаны печалью.

— Эй, голубоглазка, как тебя звать? — презрительно кричу я.

— Винсент, — смеясь, отвечает мне паренек, — А ты, черный, кто будешь?

Да. В первую нашу встречу мне пришлось его побить. Нечего было оскорблять меня! А потом, как ни странно, мы подружились. Он оказался жутким хулиганом, с которым было отчаянно весело. Всегда впереди всей планеты, всегда главный зачинщик всех детских бунтов. То еду предложит своровать у воспитателей, то побег устроит из детдома, то тапочки дежурного к полу приколотит. Идиот. Иначе не назовешь…

Всегда попадало из-за него, нам на пару попадало. Но, кажется, это его никогда не огорчало. Чертов неунывающий мазохист. Я тогда и подумать не мог… Ладно.

Лучше выпью.

Что за жизнь? Пей не пей, все равно мерзко.