Джеймс Уоллер - Унесенные ветром. Век XX

— А ты как считаешь?

— Ну что ты, Барт, я же в этом ничегошеньки не смыслю. Генри, наверное, не совсем виноват в том, что малость помешался на всех этих походах, маршах, смотрах, инспекторских проверках. Он славный парень, разве что не по возрасту бесшабашный. Но когда тебя буквально с пеленок заставляют маршировать, а потом не оставляют тебе никакого выбора, кроме Вест-Пойнта, тут уж трудно остаться полностью нормальным человеком. Его отец был лейтенантом во время войны Севера с Югом, дед — генералом, прадед тоже служил в каком-то чине…

— А как твое преподавание литературы?

— Думаю, что я смогу по-настоящему научить только своего сына. Правда, Билли? — обратилась она к большеголовому серьезному крепышу. — Расскажи-ка дяде Барту, что ты сейчас читаешь?

— «Песнь о Гайавате», — мальчик ответил без тени обычного детского хвастовства.

— А кто написал эту поэму? — продолжила Конни импровизированный экзамен.

— Генри Уодсворт Лонгфелло, — Билли даже как-то досадливо дернул плечом, словно желая сказать: ну к чему весь этот спектакль.

— Ага, вот, значит, откуда лук и стрелы, — догадался Барт. — Что же, познания у него уже достаточно обширные. Я в его годы был совершеннейшим дебилом, а после — порядочным балбесом. Может быть, знание поэзии когда-нибудь и пригодится Билли. Только я полагаю, что жизнь имеет тенденцию к огрублению, к упрощению.

— Бартоломью Гамильтон, ты говоришь чепуху, — Конни произнесла эти слова почти сердито. — Наша мать едва могла расписаться в твои годы, а ты закончил университет.

— Наш дед — я имею в виду, конечно, дедушку Чарлза — тоже был образованным, но он плохо кончил, зато бабка Скарлетт, та что недавно умерла, насколько я знаю из рассказов, не была перегружена книжными премудростями, зато достигла в жизни весьма многого.

— Барт, но ты же совсем их не знал — ни деда Чарлза, ни бабушку Скарлетт, — покачала головой Конни, — откуда же столь категоричные заключения?

— Я же говорю: мне достаточно много рассказывали о них.

— Кто? — понизив голос, спросила Конни. — Бабушка Сьюлин? Боюсь, что ее рассказы не были достаточно объективными.

— Ладно, Конни, это был другой мир — тот в котором они жили. Даже наш отец жил в мире, непохожем на наш.

— Барт, — мягко сказала Конни, — каждый человек выбирает для себя свой мир. И живет в нем, с большим или меньшим успехом, отражая попытки окружающих проникнуть внутрь этого мира. «Душа изберет сама свое Общество — замкнет затвор. В это божественное Содружество — не войти с этих пор.» [4] Стихи американской поэтессы Эмили Дикинсон. Здесь даны в переводе В. Марковой.

— «Напрасно будут ждать колесницы — у тесных ворот. Напрасно — на голых досках — колени преклонит король», — продолжил Барт. — Ах, Конни, если бы ты знала, сколько в людях таится злой, разрушительной энергии, какая ими движет алчность, сколько совершается подлостей. Драка, самая примитивная, вульгарная драка — вот что представляет из себя мир людей. Причем, дерущиеся даже на очень стараются соблюдать видимость игры по правилам.

— Отец нашей матери был простым траппером, наш отец тоже не старался перегрызть кому-то глотку — наверняка ему такая мысль ни разу не приходила в голову в течение всей жизни. И тем не менее, они как-то выжили, уцелели, — Конни пожала плечами.

— Хм, может быть, ты и права. Может быть, мы все не из того теста, что остальные. Мы — это ты и я, наш отец, наш дед Джим. А если это так, то я выбрал себе не слишком подходящее занятие. Мне надо постоянно носить маску, иначе меня ждут серьезные осложнения, — закончил он уже с бодрым смешком.

Билли, сидя напротив, очень серьезно слушал.

— Послушай, малыш, — обратился к нему Барт. — Хочешь, я научу тебя боксировать?

— Барт, ему ведь только семь лет, — укоризненно сказала Конни.

— Ему уже целых семь лет. Ты не волнуйся, мы не будем драться всерьез, и он не изувечит своего дядюшку Барта. Правда, Билли, — подмигнул он племяннику.

Барт пробыл в Таре неделю, в течение которой буквально влюбил в себя Билли. Если раньше кумиром мальчика был дедушка Уэйд, учивший его ловить рыбу и только обещавший сводить как-нибудь на охоту, но так свое обещание и не исполнивший, то дядя Барт сразу же продемонстрировал свое умение ходить на руках и лазать по деревьям, словно белка. А еще дядя Барт сделал ему большой лук, совсем как у вождя Гайаваты. Дядя Барт рассказывал, что Гайавата жил на озере Верхнем и был вождем ирокезов, а сам он живет на озере Мичиган, это почти рядом.

Уезжая, Барт сказал Уэйду, отвозившему его на вокзал в Джонсборо:

— Отец, если у тебя будут какие-то финансовые проблемы, сразу же напиши мне, не стесняйся.

— Ну что ты, малыш, я никогда не начинал настолько крупных дел, чтобы влезть в долги.

— Значит, надо начать. А про долги забудь, не обижай меня.

— Ладно, сынок, как-нибудь напишу.

Барт вспрыгнул на ступеньку вагона, когда поезд уже отходил. Он знал, что отец наверняка никогда не напишет ему про свои трудности. Да и он теперь нескоро приедет сюда — это Барт предчувствовал. Но его отец очень неплохо выглядит в свои сорок пять — загорелый, подтянутый, седина почти отсутствует. Да, Уэйд Хэмптон Гамильтон прожил жизнь в своем мире, который ему, Барту, кажется наивным, скучноватым, пресным. Он никогда не произнес бы этих слов вслух — насчет наивного и скучноватого мира его отца. Но он знал, что не остался бы жить здесь, даже если бы жизнь оставила совсем мало выбора.

Вернувшись в Чикаго, Барт уже на следующий день позвонил Горовицу и справился, нет ли у главного поверенного желания загрузить его работой.

— Разумеется, есть, мистер Гамильтон. На отсутствие работы нам с вами грех жаловаться.

И Барт снова принялся за ежедневное, рутинное копание в пунктах договоров и параграфах законов. Он внимательно просматривал тексты служебных постановлений, встречался с олдерменами и членами муниципального совета, членами палаты представителей штата и сенаторами. Он всегда был в курсе дел крупных предприятий не только Чикаго, Детройта и Сент-Пола, но также и городов Востока — Нью-Йорка, Бостона, Филадельфии, хотя «Лестрейд и Уорнингтон» и не требовала от него таких сведений. Не обладая таким стажем работы, как его старшие коллеги, а самое главное, их жизненным опытом, Барт сделал ставку на максимальное использование всяческих законов для нужд «Лестрейда и Уорнингтона». И вскоре он уже с непонятной гордостью слышал доходившие до него отзывы противников, поверженных в поединках, напоминавших Барту боксерские, но с гораздо более высокими ставками. Они, эти противники, называли его крючкотвором, клещом, бульдогом за его поистине мертвую хватку.