Маргарита Кармин - Царица снов

— Бедняжка-то бедняжка, зато какая ягодка! — говорил слуга. — И что, она согласна?

— Я даже не спрашивал! Да и не буду, — зачем? Они бедны, как трубочисты; кто они по сравнению со мной? Да, они были небедными аристократами, но — разорились, так что ей больше и нечего желать. Я бы давно уладил дело, если бы не мамаша, — она, черт возьми, собирается долго жить. Это — единственная помеха, больше мне нечего бояться. Если бы она побыстрее отдала концы, я был бы ей премного благодарен!

— Но она тоже недурна, и как раз по возрасту вам! — возразил слуга.

— Ах, ты… Да, недурна. Но стара! Что ж с того, что ей столько же, сколько и мне? Мужчина стареет намного позже, чем женщина. За кого ты меня принимаешь, если считаешь, что я могу увлечься такой старухой? Даже жена у меня молодая, ну а красотки, разумеется, должны быть просто лапочками.

— Как же вы заранее узнаете, когда мамаше придет конец?

— Вот в том-то и дело! Черт, я уж было подумал: не избавиться ли нам от нее более быстрым путем?

— Вы хотите…

— Тебе что, впервые это? — резко оборвал его гость. — Зато я побыстрее получу то, что мне нужно. А может, и вправду, а?

— Но ведь она еще неплохо выглядит…

— Трепло! Мое слово — закон. Ты обещал слушаться меня; разве мало ты согрешил? Отчего тебе вдруг стало жаль эту старуху?

— Но как именно вы хотите ее удалить?

— А помнишь ли наш первоклассный яд? Быстродействующий и неощутимый на вкус — то, что нужно в данном случае. Как-нибудь незаметно всыпать в вино, и…

— Но ведь у нее еще сын есть!

— К черту сына! Здоровый детина, шестнадцать лет уже, — пусть делает, что хочет, хоть в батраки нанимается. Мне-то какая разница, откуда он возьмет себе денег на сухари? Ну, ладно. Пошел вон. Я спать хочу.

Я бросился бежать.

Первой мыслью было: все рассказать матери. Но я побоялся причинить ей новую боль. Я решил, что сумею все уладить сам. Я отдал маме флакон с лекарством, проводил ее до спальни, пожелал спокойной ночи. Отправился в свою комнату. Долго не мог заснуть: думал, как спасти маму и Алису. Но все способы казались непригодными… Я жалел, что так и не узнал точного времени, когда негодяи намерены были совершить свое черное дело. И с тех пор я не отходил от мамы. Я сам приносил из кухни блюда и напитки для нее, сопровождал ее на прогулках. Она была удивлена, но ничего не говорила, относя это, как видно, на счет сыновней нежности.

Однажды она велела мне сопровождать Алису в город, чтобы продать новые вышитые ею скатерти. Я колебался между беспокойством за благополучие сестры и тревогой за мать. Но мама убедила меня, что моя помощь будет необходима сестре в случае опасности, ведь ей было девятнадцать лет, и она была очень красива. С болью в сердце я отправился с сестрой, — я чувствовал, что сегодня мне нельзя уходить от матери, я предчувствовал беду. Я не ошибся. Когда мы вернулись, все слуги, которых мы держали, были охвачены ужасом. Мама лежала на кровати совершенно холодная, с ввалившимися глазами и бледным лицом. Она была мертва.

Ее смерть потрясла Алису; я же проклинал себя за то, что оставил ее в этот день и не настоял на своем, чтобы остаться с ней. Не прошло и недели после гибели матери, как произошло новое несчастье, которого и следовало было ожидать. Потеряв мать, я поклялся отомстить за нее, но теперь мне необходимо было оберегать сестру. Но я был тогда еще мальчишкой, — что я мог сделать против нескольких сильных мужчин? Очень скоро я лишился сестры, ее похитил этот негодяй. Моему отчаянию не было конца. Я пробрался к похитителю, я хотел спасти ее, но было уже поздно. Комната, где она находилась, расположена очень высоко, и окна — как раз над рекой. Ночью, когда к ней пришел этот негодяй, она выбросилась из окна. Когда ее вытащили на берег, она была уже мертва. Таким образом, я остался круглым сиротой, я лишился матери и любимой сестры. Я решил тут же, немедленно, отомстить за них, я бросился ночью в его комнату с ножом в руке, намереваясь убить этого злодея, но когда я уже готов был вонзить в него лезвие, раздался крик. Я обернулся — на пороге стояла его жена. (Мне неизвестно, зачем она вошла туда, но, по-видимому, чтобы переговорить с ним о происшедшем, ведь для нее самой было новостью, что в замке находится еще одна женщина, кроме нее.) От этого крика проснулся ее муж, и едва я успел опомниться, как был схвачен его слугами. Они отобрали у меня нож и бросили меня в какое-то подземелье. Наутро ко мне пришел этот человек, разрушивший всю мою жизнь, и сказал:

— За то, что ты тайком пробрался сюда, за то, что хотел помешать мне, за то, что дерзнул поднять руку на меня и покушался на мою жизнь, тебя следует наказать. Я мог бы отдать тебя в руки закона, и тогда тебе плохо пришлось бы, малый. Дабы ты знал, что такое добрые люди, я отпущу тебя и не отдам тебя суду. Но проучить тебя необходимо: чтобы такие молокососы, как ты, не внушали себе глупых мыслей. За то, что ты, повторяю, сделал это, я прикажу тебя выпороть, как собаку, и выбросить вон.

С этими словами он ушел. Вскоре несколько дюжих молодцов схватили меня и повели во двор. Там меня привязали к столбу, разорвали на мне рубашку, и человек с плетью отсчитал на моей спине ровно пятьдесят ударов. Было положено больше, но жене этого злодея стало жаль меня, и она попросила уменьшить наказание вдвое. Затем меня облили холодной водой, привязали к моему коню и пустили его за ворота. Благородное животное привезло меня прямо к дому. Моя кормилица лечила меня, и лишь благодаря ее стараниям я остался жив. Когда я совершенно поправился и когда она разрешила мне вставать, первым моим решением было отправиться в город. Так я и сделал. Продав кое-какие вещи, я поехал в Лондон, явился в полицию и все рассказал о смерти матери и о похищении сестры. Но то, что я испытал в дальнейшем, было ужасно. Меня подняли на смех. Мне очень веско ответили, что я — неизвестно кто, полоумный мальчишка из провинции, начитавшийся романов, а тот господин — очень благородный господин, настоящий аристократ, каких теперь мало, его знает свет, а следовательно, не подлежит сомнению то, что он “никак не мог сделать ничего подобного”. Я прилагал все усилия, чтобы добиться справедливости, но добился того, что меня выгнали, пригрозив тюрьмой за клевету. Я потерял всякую надежду. Я был в отчаянии. Но затем ко мне пришло твердое решение: если полиция не желает выводить негодяя на чистую воду, я отомщу ему сам. И отомщу сполна. Решение стало моей мечтой. Я жил ею около года. И не я один. Я набрал себе товарищей: о смерти моей матери знали все в округе, все были возмущены таким злодеянием; к тому же не только моя семья потерпела из-за него. Почти год мы разрабатывали план, готовились, развивали силу и ловкость. За этот год этот злодей успел потерять жену, которая однажды не вынесла его очередной выходки. У него остался сын, мой ровесник. Но не бойтесь, сударыня, дети не виновны в поступках и грехах родителей, мы не сделали ему ничего: мы только узнали, когда его отец — мой враг, наш враг! — намерен отправиться в Лондон, и подготовились к нападению. Связанного, его привезли в его же карете сюда, в этот замок. Той же ночью свершилась месть. Его привязали к столбу, который был по такому случаю установлен во дворе. Его привязали. И я, сударыня, отсчитал ровно сто ударов плетью — ни одним больше, ни одним меньше. Он плакал, он громко стонал от боли и страха, он извивался, он горячо просил и умолял меня прекратить эту жестокую порку, но его никто не слушал. Он потерял сознание, его облили водой, как и меня в тот раз, но он не приходил в себя. Тогда его бросили в тот сарай, где однажды побывали вы. Наутро его вновь вывели во двор, там он был так же привязан к столбу, но только теперь под столбом находился помост из досок и бревен. Через несколько минут этот помост вспыхнул, а еще через некоторое время пламенем был охвачен весь столб. Только после этого я мог свободно вздохнуть, потому что я сдержал свое слово: они были отомщены.