Тудора Аргези - Лирика

И я не зря в тебе остался бороздою.
Поспешностью тесним, прижат нуждою,
Я черенки привил колючкам и репью.
Земля, прими меня на грудь свою!

Блуждал я в мире деревом бездомным.
Но вдруг рождал я плод румяный и огромный,
И я бывал счастлив, когда он созревал,
От счастья молодел и тут же горевал.

И дерево мое, когда плоды вздымало,
Терпело боль в корнях, корнями изнывало.
Свет звезд чужих ловил ветвями я,
Но корни проросли в тебя, земля моя!

Навеки уходя, не позабудь
Из радостей своих чего-нибудь.
Возьми с собой и томики поэта,
Которые читаешь до рассвета,
Не оставляй и грусти той,
Что стелется над каждою строкой.
Котенка и щенка, края покинув эти,
Ты тоже не забудь. Ведь холодно на свете…
Малютка мама сказочной мечты,—
Сиротами не оставляй цветы.

А дружба остается, когда ты сам уже исчез,
И нет тебя, но, исчезая, ты начал вдруг расти, как лес.
Не упусти же часа,
Чтобы от праха твоего земля не отреклася.
Пусть из того, чем ты владел — будь это речь
иль камень,—
Останется хоть уголек, когда погаснет пламень.
Искусство! Я, дружа с тобой, испытывал мученья.
Ну что же, не щадить певца — твое предназначенье.
И потому, искусство, в любом хорошем деле
Твоя душа и имя себя запечатлели.
И в память дел подобных
Пусть люди помянут тебя в своих молитвах добрых.
Ведь без святого рвенья, и жалости, и пыла
Ты б доброй памяти людской себе не заслужило.
Но если твой огонь обманно был зажжен,
То все равно погаснуть должен он.

И наделен я телом прямым, как стройный стебель,
Тревожным, словно трепет, и легким, словно взмах,
И, устремленный в небо, но не бывавший в небе,
Я пробую пространство, качаясь на носках.

Должно, была задумка — и не пристало мешкать —
Мне дать дорогу к звездам, свои исполнить сны,
Ведь если сотворен я природой не в насмешку,
Тогда зачем от тверди ступни отделены?

Будь я к земле прикован корнями, как запретом,—
Подкошенный годами, я б рухнул на корню,
Негаснущую искру блуждающего света
Не гнал бы в бесконечность, как я сейчас гоню.

Ступаю по шипам я, по камню и железу,
Терплю искус полета, не мысля о конце.
Ведь для самой природы нелеп и бесполезен
Тот жемчуг, что искрится в захлопнутом ларце.

Ты помнишь ли, сосна, как пышно-величава
Была весна твоя и солнечная слава?
Как царствовала ты над небом и землей?
Ты помнишь ли, сосна, расцвет могучий свой?
Усталый сокол знал, свершая свой полет,
Что на ветвях твоих он сладко отдохнет.
Любила ты зверьков забавные проделки,
И в зелени твоей всегда ютились белки.
Быть может, помнишь ты, как, слышимый едва,
Твой шум подсказывал мне нужные слова?
Сплетала ты ветвей полуденные тени,
И тайну я постиг созвучий и сплетений.
Прекрасна ты была, как стройный кипарис,
И с музыкой твоей стихи мои слились.

С какой же это все ты вспоминаешь мукой!
Теперь ты мрачный столб, безжизненный, безрукий,
И соколы, кружась и свой ища приют,
В твоих мощах святых тебя не узнают.

Я был тобою избран, — отчего же
Теперь ты пожалел об этом, боже?
Меня своей любовью одаря,
Ты доказал, что сделал это зря.
Как часто, пред тобой склонив колени,
Я тосковал от страха и сомнений.
Твоей не понимая немоты,
Я умолял: — Откройся, — кто же ты? —
За этот грех, терзая и казня,
Ты осудил и мучаешь меня.
А жизнь моя, как и у всех, такая ж…
Я ждал, что ты поймешь меня, узнаешь.
Ужель за тот единственный вопрос
Мне столько мук изведать привелось?
Твой приговор не слишком ли тяжел?
Я жизни путь уже почти прошел.

Лицом к лицу стоим когда-то, где-то…
И твой закон считает жизнью это…
Быть Каином, Адамом — смертный грех…
Ты, как врагов, возненавидел всех.

Ты сотворил меня и жить велел мне дале,—
И я с тех пор живу. Так люди мне сказали.

Я гибну каждый миг, а ты учил когда-то,
Что в этом только смерть от века виновата,
Что жизнь исполнена не смертью, а любовью…
И нас ты научил такому суесловью.

Ни слова о слезах нигде не произнес,
Но одарил меня ты океаном слез.
Меня на пир призвав, ты умолчал, однако,
Что тлеть я обречен в загробной бездне мрака.

Нет, ты не из любви, как место для могил,
Как склеп, как кладбище, — вселенную творил.

Воспоминанья, воскресая,
Летят ко мне, за стаей стая,—
Знать, как и я, тоскуют в тяге
К рожденью строк, к перу, к бумаге,
Хоть и неграмотны, бедняги…
Но, над листом застыв устало,
Перо ловить их перестало,
Да я и сам их на лету
Теперь, наверно, не сочту.
А если, сжалившись, порою
Ворота в стих им приоткрою,—
Врываются, моля, диктуя,
Совсем не те, которых жду я.
Бессильно падают иные —
И, как калеки, как больные,
Как нищие в голодной муке,
Ко мне протягивают руки,
И отличить порой так трудно
Свои от чуждых, от приблудных…
И так горька и так остра
Боль заржавелого пера!
Лишь ты через его усталость
Переступить не попыталась.
Ты — берег мой. Безбрежна мгла.
Забыла?.. Или умерла?..

Погребенный, как мертвец,
Все ж воскрес я, наконец.
Весь истерзан вражьей злобой,
Я, без савана и гроба,
Был зарыт живым в могиле,—
Но распять меня забыли.

Все б узнали, кто в ответе,
Кем забиты гвозди эти,
Ночью, тайно, в темноте,—
Будь я распят на кресте.

На краю глухом погоста
Я в земле лежал бы просто,
Но приют последний свой
Я украсил бирюзой
И веселым аметистом,
Ярким, солнечным, лучистым
И зарыт я на вершине,
Там, где свод простерся синий.
Небывалый, странный жребий —
В землю лечь и быть на небе,
Стать соседом звезд и туч.
Склеп мой заперли на ключ.

Но всевластна слова сила,—
Я воскрес. Пуста могила…