Виталий Смирнов - Воевал под Сталинградом

В декабре 1942 года после двухмесячной учебы в Бердичевском пехотном училище и пребывания в военно-формировочном лагере под Тамбовом в составе 2-й гвардейской армии сержант Бондарев был отправлен на Сталин-градский фронт.

Мела метель. Вьюжно гудел ветер, не заглушаемый даже мерзлым визгом колес. Одиноко ревел паровоз, спешащий сквозь белую степь и белую муть, предупреждая тех, кто в эту непогодь мог оказаться на его пути. Бормотали во сне солдаты, скрючившиеся на нарах. Редкий проблеск света сквозь приютившееся под потолком маленькое оконце выхватывал белую соль инея, осевшего на вагонных стенках. «В железной печи близ закрытой двери, мерцающей толстым инеем, давно погас огонь, только неподвижным зрачком краснело поддувало. Но здесь, внизу, казалось, было намного теплее. В вагонном сумраке этот багровый отсвет угля слабо озарял разнообразно торчащие в проходе новые валенки, котелки, вещмешки под головами». И этот багровый отсвет непроизвольно подсовывал мысль, что там, впереди, за беснующимся снегом проступает зарево горящего города.

Так, наверное, запомнилась совсем уже близкая дорога к Сталинграду сержанту Бондареву, следовавшему тем же маршрутом, что и герои «Горячего снега»: и командир взвода лейтенант Кузнецов [31] В прессе высказывалось мнение, что прототипом бондаревского героя послужил командир артиллерийского дивизиона из 344-го стрелкового полка В. Соколов. См.: Клепачев И. Горячий снег лейтенанта Соколова // Волгоградская правда. 1997. № 19(23176). 1 февраля. На мой взгляд, это предположение не имеет оснований, т. к. Ю. Бондарев и В. Соколов воевали в разных подразделениях. , и другой лейтенант – командир батареи Дроздовский, и еще один взводный – лейтенант Давлатян, и санинструктор батареи Зоя Елагина, и командир взвода Уханов, и уже успевший побывать в плену «папаша» Чибисов – все те, кто волею судьбы и приказом Ставки, получив новые валенки, был брошен туда, где во многом решалась судьба войны. Большинство из ехавших в промерзшем вагоне носило валенки последние или предпоследние сутки…

Кто-то до первого налета «мессершмиттов», встретивших остановившийся беззащитный состав в пустынной степи, на последнем перед фронтом разъезде.

Солдаты скатывали по бревнам с платформ орудия, выводили из вагонов застоявшихся лошадей, которые жадно хватали губами снег, грузили на повозки снаряды и снаряжение и в лихорадочном возбуждении строились в походную колонну. Никто не знал, сколько придется топать по жесткой и одновременно хрупкой снежной целине.

«После четырех часов марша по ледяной степи, среди пустынных до горизонта снегов, без хуторов, без коротких привалов, без обещанных кухонь, постепенно смолкли голоса и смех. Возбуждение прошло – люди двигались мокрые от пота, слезились, болели глаза от бесконечно жестокого сверкания солнечных сугробов. Изредка где-то слева и сзади стало погромыхивать отдаленным громом. Потом стихло, и непонятно было, почему не приближалась передовая, которая уже должна была приблизиться, почему погромыхивало за спиной, – и невозможно было определить, где сейчас фронт, в каком направлении идет колонна. Шли, вслушиваясь, время от времени хватали с обочин пригоршнями черствый снег, ели его, корябая губы, глотали его, но снег не утолял жажды.

Разрозненная усталостью огромная колонна нестройно растягивалась. Солдаты шагали все медленнее, все безразличнее, кое-кто уже держался за щиты орудий, за передки, за борта повозок с боеприпасами, что тянули и тянули, механически мотая головами, маленькие лохматые монгольские лошади с мокрыми мордами, обросшими колючками инея. Дымились в артиллерийских упряжках влажно лоснящиеся на солнце бока коренников, на крутых их спинах оцепенело покачивались в седлах ездовые. Взвизгивали колеса орудий, глухо стучали вальки, где-то позади то и дело завывали моторы «ЗИСов», буксующих на подъемах из балок. Раздробленный хруст снега под множеством ног, ритмичные удары копыт взмокших лошадей, натруженное стрекотание тракторов с тяжелыми гаубицами на прицепах – все сливалось в единообразный, дремотный звук, и над всем этим – над звуками, над дорогой, над орудиями, над машинами и людьми – тяжко нависала из ледяной синевы белесая пелена с радужными иглами солнца, и вытянутая через степь колонна заведенно двигалась под ней, как в полусне».

Все ждали встречи со Сталинградом, но колонна отдалялась от него, уходя на юго-запад. Сержант Бондарев, как и его герои из романа «Горячий снег», «не знал, а только догадывался, что Сталинград теперь оставался где-то за спиной, как бы в тылу, не знал, что вся армия и, следовательно, их дивизия, в состав которой входили артполк и его батарея, его взвод, форсированно двигались в одном направлении на юго-запад, навстречу начавшим наступление немецким танковым дивизиям с целью деблокировать окруженную в районе Сталинграда многотысячную армию Паулюса». На помощь ей двинулись танковые армады Манштейна. Как заявлял впоследствии гитлеровский фельдмаршал, «мы тогда начали с противником состязание не на жизнь, а на смерть». И командир расчета 82-миллиметровых орудий Бондарев попал в самое пекло операции по деблокированию фашистских войск.

Никто из тех, кто совершал этот декабрьский марш, для многих – последний, не знал, где ждет его встреча с врагом. Что ждет армию, знал ее командующий генерал Бессонов, худой, болезненный, с некрасивым лицом, прихрамывающий после ранения. «Ему известно было, что на Котельниковском направлении фронт едва держится, что немецкие танки за трое суток продвинулись на сорок километров в направлении Сталинграда, что теперь перед ними одна-единственная преграда – река Мышкова, а за ней ровная степь до самой Волги. Бессонов отдавал себе отчет и в том, что в эти минуты, когда, сидя в машине, он думал об известной ему обстановке, его армия и танковые дивизии Манштейна с одинаковым упорством двигались к этому естественному рубежу, и от того, кто первым выйдет к Мышковой, зависело многое, если не все».

Успех ударной группировки деблокирования, которой командовал генерал-полковник Гот, вселил уверенность в немецкие войска. «Держитесь, – радировал Гот в штаб Паулюса. – Освобождение близко. Мы придем». Когда армия, в составе которой был и расчет Бондарева, начала разгружаться на сталинградской земле, поступило сообщение о начавшемся контрнаступлении немцев на Котельниковском направлении, о кровопролитных боях на рубеже реки Аксай.

На северный берег реки Мышковы дивизия вышла глубокой ночью, когда на небе появился первый проблеск рассвета, и начала вгрызаться в прокаленную морозами землю. Лопатам она не поддавалась, а киркой много не наработаешь. Мороз сковывал дыхание, слеплял веки. Неутолимо хотелось пить – жевали скрипящий на зубах снег. «Мы были мокрыми от пота, – вспомнит позднее Бондарев, – и вода Аксая из полыньи показалась нам сладкой…»