Владимир Кожевников - Забытый. Литва

Тогда и они осмелели. Можно сказать даже — обнаглели. Татар в степи встречалось мало, несколько их отрядов было разбито, захвачено с десяток кочевий. Слух об этом молнией метнулся по пограничным областям. Начались свары и смуты, особенно в Новгород-Северских землях, лежащих юго-восточнее Дебрянска. Смысл возмущений сводился к тому, что «вон Литва татар бьет, и дебрянцы уж сколько лет татарам дань не платят, а мы что же?! Давай, братва, к Литве подгребать! Там тоже все свои, русские, только князья литвины, да то не беда, они для своих подданных различий не делают, а от чужих защищают, даже, вон, от татар! А нас кто защитит?!»

Трезвые головы резонно замечали, что Литва пришла и ушла, а нам расхлебывай, на что им не менее резонно ответствовали: и без литвин всю жизнь расхлебываем только, все по уши в дерьме, а просвета не видать.

Дошло до того, что в Богом забытом городишке на правом притоке Дона, Быстрой Сосне, куда добрался один из отрядов Константина Олгердовича, жители, быстренько сообразив и согласившись, похватали случившихся в городе немногочисленных татар, всех перебили, даже купцов, и открыли ворота литвинам: владейте нами, не хотим татарам «выход» давать, уж лучше вам.

Городишко назывался Коршев и благодаря этой безумной затее горожан попал даже в летопись, отметившую: «Того же лета (1362) Литва взяла Коршеву...», хотя отметка эта появилась не столько от значения происшедшего, так как получилось все случайно и черт знает как далеко от главных событий, от «направления главного удара» (как сказали бы теперь) Литвы, сколько от того, что была та Коршева уже в сфере влияния Москвы, и такой поворот событий очень больно ударил по самолюбию московских, да и всех русских князей.

Как бы там ни было, впечатление сложилось: Литва теснила татар, и те не могли до поры, до времени ничего противопоставить.

Однако, как уже было сказано, ни Мамай, ни один из его союзников не обращали на действия Литвы никакого внимания и смотрели только на восток, на Сарай. А остальные?

Крымский, Перекопский и Джамболукский улусы, в силу определенной самостоятельности, обособленности от Сарая именовавшиеся уже Ордами, не спешили примкнуть к Мамаю, оставались пока в стороне от «замятии» и вовремя увидели опасность, надвинувшуюся с севера.

Хотя большой паники среди татар не возникло, тем не менее ни хан Крымской Орды Кутлук-бек, ни Перекопский хан Хаджи-бей, ни тем более хан Деметрий, повелитель Орды Джамболукской, которая прежде других могла подвергнуться нападению, так как на севере непосредственно граничила с Литвой, не рассчитывали справиться с Олгердом в одиночку. Они решили объединить силы, чтобы не только разгромить дерзкого выскочку, но и как следует «почистить» Литву, лишить ее возможности впредь соваться в Степь.

Каждый хан обещал выставить не менее тумена. Впрочем, ханы обещанного исполнять не любят. Кутлук-бек не мог совсем проигнорировать могущественного Мамая, ему пришлось отправить часть войск в Азак, потому для собственного похода не осталось и тумена — он еле набрал 9 тысяч.

У Хаджи-бея набралось немногим более 12 тысяч.

И только Деметрий, больше всех опасавшийся литвин, собрал все, что мог, почти два тумена, около 17 тысяч человек.

Ничего этого литвины, понятно, знать не могли. Олгерд ориентировался очень приблизительно тысяч на 50 татар, но какими данными он располагал, на что опирался в расчетах — никто не знал.

Дмитрий в своей Бобровке до самого лета сохранял о предстоящем походе весьма смутное представление. Единственное он знал твердо и уже давно, с зимы, что все волынское войско, сколько бы его ни набралось, поступит под его командование. Это сказал ему Любарт, без всяких околичностей предупредив, чтобы он готовился, чтобы это не было для него неожиданностью.

— С чего это вдруг? — Дмитрий скромно удивился, а радость хлестнула в грудь — и никаких опасений, ни капли тревоги. — Такое войско...

— Это мои расчеты. Думаю, скомандуешь не хуже других. У меня два лучших воеводы не смогут в поход, изранены оба, а Василий уже и стар. Остальные не потянут. А сам я буду ли, нет ли — еще неизвестно. Но с командованием неясностей быть не должно, все надо определить заранее и четко. Вот и выходит...

— Тут не только командовать, тут хозяйство какое.

— Полковники о своих полках позаботятся, да и я пока рядом, подскажу, если что.

— Олгерду не понравится.

— Я сказал, это мое дело. Потому что войско мое. Хотя, конечно, понимаю я все. И только из-за Олгерда постараюсь пойти в этот поход.

— Тогда зачем же на меня...

— Нет! Войско должно привыкнуть к командиру. Впрочем, как и командир к войску. А командовать должен ты! Почему — это я тебе потом, после похода объясню, а сейчас только одно скажу: после художеств твоих с рыцарями я на тебя стал больше рассчитывать, чем на себя.

— Ну уж... — Дмитрию было так приятно, что он совершенно смутился, покраснел чуть не до слез и старательно прятал глаза.

— Не ну! Если бы не было этого конфликта с Олгердом, я бы без всяких тебя одного отправил. Тебе легче — на старшего не оглядываться, а мне тут своих дел с поляками как всегда — во! — Любарт чиркнул рукой по горлу.

— Как-то ты к походу этому относишься... без энтузиазма, мягко говоря...

— Да мне это этого похода, знаешь?.. Разве что Казимир хвост поприжмет, если вы татар стукнете. Они ведь в сговоре. А так... Ну, добыча... Ну, невольники... Это — опять говорю! — если удачно. Земель мне не прибавится... Ивану если моему... Но он сам уже давно командует, у него свой удел. Вот ты как раз можешь на этом походе себе удел заработать, так что...

— На границе с Ордой?

— Ну хотя бы и так. Для начала...

— И для конца. С кем я его там держать стану? Конечно, если «бобров» со мной отпустишь...

— Чего захотел...

— Во! Видишь! А как тогда? А из наследников отцовых меня тогда сразу вычеркнут, нечего потом и соваться.

«Глупенький! Тебя туда и не вчеркивали никогда...» — Любарт промолчал, вздохнул:

— Твое дело. Смаху не решай. А командовать начинай сейчас. Я оповещу по уделам.

Узнав о решении Любарта, Кориат размышлял недолго. Его изощренный в дипломатических кознях ум быстро сложил комбинацию в пользу любимого сына. Набрав ворох причин для личного неучастия в походе, он свое войско передал под начало Любарта.

Это узналось в мае. Олгерд не возразил и ничего не заподозрил, он улаживал дела с Орденом, голова не тем была забита. Так под Дмитриеву руку вместо 1,5 тысячи своих свалилось 11-тысячное войско.

Он воспринял себя в новой роли спокойно — не удивился и не испугался. Только некоторое время спустя, поразмыслив, удивился тому, что не удивился и не испугался.