Дмитрий Москвичёв - Колесница Эос

А она все искала после, искала, а я лежал в ванной, и бутылочка оставалась, и курил совершенно без утайки, а она все искала, халат, "и в чем теперь ходить", а я молчу, знаете, конечно, потом подсказал где и тут же я подлец и невыносим, дурак-дураком опять же, "где мои краски", опять же, "куда ты их спрятал!" и главное, понимаете – я, а я, конечно, не прятал, в общем, когда я вышел из ванной, она уже в халате, уже на веранде, и так, действительно романтично и запах моря – совсем близко, в двух шагах, то есть нет, конечно, не в двух, но рукой подать, но опять же, вы понимаете. И тут уж я поцеловал в макушку и, как говорится, на мягких лапах, хотя не сводил с нее глаз, сидел поодаль и это было, скажу я вам, наверно, это и есть счастье, вернее, я не могу сказать точно, что это вообще такое, это, словом, пониманию не поддается, разве что чувствам, но и тут, вы не сомневаетесь? А я всегда сомневаюсь, уж не знаю, хорошо ли, но уж какой есть.

Я, конечно, пытался подсмотреть издали, что же такое выходит и что в ее, скажем, сердце, ведь пишут от сердца – не так ли? – голова – инструмент, не более, а волшебство именно там, да, да, знаю, скажете орган, качает кровь и все такое и не надо романтизировать, но тут я бы с вами поспорил и даже отчаянно, но пусть. И все же именно в сердце все волшебство и начинается. Именно так. Гобсеки, знаете ли, не пишут картин, чичиковы, скажем, никогда не станут поэтами. Дельцами – да, но тут никакого волшебства. В какое жуткое время мы живем, не находите? Ведь именно кругом гобсеки да чичиковы и совершенно никакой сказки. Впрочем, к чему тут брюзжать, вовсе и не к месту, определенно сейчас не об этом. Так вот, у меня не получилось, разумеется, но я ждал.

И, главное, ни в одном глазу, верите ли, пока вот так сидел, сменил бутылки три добротного вина и так и не опьянел. Напротив, кажется, все яснее и яснее становился мой рассудок, и вот уже она, уставшая, зовет, вся в красках и меня, разумеется, испачкала, но это приятно, чертовски приятно, хоть и ребячество, конечно, и мы сидели вдвоем, смотрели, то есть она, конечно, сначала отнекивалась, мол, не нравится, "исправлю" и все такое, но я настоял и, скажу вам, совершенно не зря. Художница она великолепная и с переездом она решила, в общем, не зря, совершенно не зря.

Мы сидели, молча сидели, пили вино и смотрели – это были сумерки на море, вот как сейчас, если угодно, и волны темные, почти черные, но совсем не грозные, напротив, спокойные темные воды, уж не знаю каких красок она там намешала, но я все сидел и будто что-то такое, что-то, у меня опять словно камень в груди, но уже словно на месте и так покойно, так, будто это и есть со мной, эти волны, словом, будто она посмотрела внутрь меня и написала, уж как получилось, подозреваю, у нее в роду не без каких-нибудь колдуний, да и сама она иногда производит впечатление. Иной раз проснешься, а она сидит на тебе и всматривается своими глазами-океанами, и тепло от этого, и страшно одновременно, будто привораживает, хотя какой смысл, я и так, как говорится, с потрохами, да я и не верю во всю эту чепуху, словом, я сидел и будто внутрь себя глядел. И она со мной. И молчим.

После даже было чуть не разругались: тащит меня в постель, мол, поздно, "я устала, да и тебе хватит, алкаш чертов", но я все сидел и смотрел, признаться, завороженный, и не мог оторваться. Так и ушла одна, проворчав, что "спи теперь с ней на веранде, раз так нравится". Словом, долго я сидел, и вино давно кончилось, а я все вглядывался. После, конечно, покурил и отправился к ней, а она уже калачиком и, наверно, десятый сон, ночь уже, а я так и не смог уснуть, давит, понимаете, булыжник этот, так всю ночь и сидел рядом и смотрел на нее, спящую, неприлично, конечно же, но что уж теперь. Наклонялся иногда к ней, чтобы вдохнуть запах, надышаться не мог, будто на всю вечность вперед хотел, понимаете, вдохнуть ее всю, спящую, нежную, беззащитную, если угодно. Так утро и встретил. А она опять же "дурак, чего не ложишься", а я улыбаюсь, потому что да черт знает почему, потому что она, вот и все. И, говорит, теперь ты, домосед чертов бирюк, не отвертишься, сейчас же пойдем гулять, и до пляжа дойдем, только сначала в ряды, я тут видела, торгуют чем попало, может вдруг что интересное, да и красок надо найти, не отнекивайся, потом отнекаешься. Ну как не послушать, ведь правда? Я только улыбался.

И тут уж я совсем ничего не могу объяснить, как ни выпытывайте. Есть что-то в женщинах такое, ну, вы скажете, конечно, конечно, есть, что мужчине надо от женщины это всем известно, не дети, в конце концов, от того и вся, так сказать, химия чувств и так далее, но не так тут все. Случаются и такие, вглядываешься в которых и диву даешься, а почему сам не знаешь, и вроде человек-то для тебя как облупленный, то есть я хотел сказать, совершенно все о нем известно и все, скажем так, с ним испробовано, но от этого женщина не становится разгаданной, что ли. И смотришь, и понимаешь, то есть совершенно не понимаешь, и только хочется смотреть на нее, и тянет, и ничего с этим не поделать. Может, психическое, как угодно, все равно, впрочем. А она глазами хлопает и, может быть, сама не догадывается, что рядом человек, который уже и не человек вовсе вот без этих вот хлопающих и так далее, потому что уже и не мыслит себя. Впрочем, вы меня можете справедливо упрекнуть, что уж совсем какие-то самокопания и любовь, скажем, та же, и чего о ней говорить, и так известно. И, пожалуй, вы правы, хоть я и не соглашусь, потому что иначе не могу и все тут. В общем, мы так и пошли, только она переоделась и схватила свой рюкзачок, да чертыхнулась разок, запнувшись.

Правда, мы, конечно, далеко не ушли, а только до этого самого парка, потому что она, конечно, забывчивая, вспомнила про телефон, говорит, вот ты опять куда-нибудь и опять потеряемся, так что сиди тут, я за телефоном, а куда я? Я так здесь и остался, знаете ли, только мне, уж не по моей вине, это какое-то форменное сумасшествие, скажу я вам и люди, черт бы их побрал, вот окружат и что-нибудь им да надо. То есть всего лишь воды хотел попросить, потому что душно невыносимо, только воды, а меня уж и обступили, трясут совершенно беспардонно, а я и сказать ничего не могу, сдавило, понимаете, вот прямо грудь будто один камень и есть, и сказать ничего не могу, только глазами хлопаю, и тут уж началась свистопляска, меня буквально с этой самой скамейки как мешок, я, конечно, возмущался, но куда там, уже везут, уже колят, и ухабы эти чертовы, дороги тут, как вы, наверно, заметили, ни к черту, правда, как привезли, так почти сразу, в покое и оставили, доктор только, грузный такой, все давил на меня, давил, я уж думал, грудь мне совершенно сломает, силища, скажу я вам, ему бы дороги делать, а не груди ломать невыспавшимся людям. То есть, я хочу сказать не весь же день там торчать, тем более, она уж точно вскипит, да и просто потеряется опять, будет бегать как мальчишка, знаете, бегает совершенно как мальчишка, откуда это у нее, она, мне кажется, в детстве она была атаманом во дворе, скажем, не всякие эти куклы, как обычно у девочек, и дралась, наверно, – ей-богу! – у меня почти никаких сомнений.