Лев Зильбер - Воспоминания

Никто не проронил ни слова.

Приступили к следующему захоронению.

Из десяти вскрытых за эту ночь могил в трех были найдены трупы с отрезанными головами, без сердца и печени. Это было страшно. Страшно не только своей необыкновенностью, но и тяжелейшими последствиями. Чумной микроб, высушенный в тканях, может годами оставаться живым. Если кусочки чумных органов остались у населения, то как их найти, чтобы обезвредить? И как ликвидировать подобную вспышку? Ничего подобного не знала история чумных эпидемий во всем мире. Ни в одном учебнике не было нужных рецептов.

Я не спал всю ночь. Одни планы сменялись другими, критиковались, отвергались. Под утро наметилась система мер, которая показалась целесообразной. Я телеграфировал об этих мерах наркому здравоохранения. Через несколько часов я был вызван телеграммой в Баку на заседание Совнаркома для доклада.

Мой план состоял в следующем.

1. Весь район заболеваний должен быть оцеплен войсками, чтобы воспрепятствовать выходу из района кого-либо, кто мог бы унести кусочки чумных органов.

2. Все трупы должны быть сожжены.

3. Для всего населения района должны быть присланы утепленные палатки и полный комплект одежды, начиная с белья и кончая обувью и верхней одеждой.

4. Все население должно быть раздето донага, переодето в казенную одежду и переведено из своих жилищ в палатки. Это должно быть сделано под строгим контролем, чтобы никто не мог захватить в новую одежду кусочки чумных тканей, если они имеются, Вся собственная одежда должна остаться в жилищах.

5. При этом переселении должны строго соблюдаться правила изоляции лиц первичного и вторичного контакта с чумными больными.

6. В район эпидемии должны быть направлены химические команды, которые должны подвергнуть тщательной дезинфекции хлорпикрином все строения района. Хлорпикрин — одно из лучших дезинфицирующих средств при чуме: он убивает чумного микроба, блох и грызунов, уничтожая таким образом всю цепь, по которой инфекция может попасть человеку.

7. Должны быть присланы в район эпидемии врачебно-питательные отряды.

На заседании Совнаркома эти предложения подверглись подробному обсуждению и были приняты.

На этом заседании, между прочим, начальник азербайджанского НКВД очень упрекал министра здравоохранения за неудачную шифровку.

— Я за последние дни, — сказал он, — задержал из Баку сотни телеграмм о том, что у вас тут эта «руда». Уж если врать, так надо с толком. Неужели вы думаете, что в таком городе, как Баку, могут остаться незамеченными ночные сборы и отъезд директора института микробиологии и сотрудников?

Однако «руда» продолжала фигурировать во всех документах.

Я вернулся в Гадрут и приступил к организации сожжения чумных трупов.

Случилось так, что в траншее, где сжигались трупы, на самый верх попал труп доктора Худякова. Когда дрова разгорелись и клубы дыма и огня стали вырываться из траншеи, вдруг одна рука Худякова поднялась, постояла какую-то долю секунды и упала. Эта черная от дыма и копоти рука резко выделялась на белом фоне заснеженных гор.

Мои санитары, набранные из местного населения, категорически отказались принимать дальнейшее участие в сожжении трупов.

— Доктор Худяков грозил нам, ты сам видел, зачем заставляешь худое дело делать? — говорили они, и все мои объяснения, что рука поднялась потому, что мышцы сократились от тепла, никак не принимались. К вечеру они напились — заставить их продолжать работу оказалось невозможно.

Решения Совнаркома выполнялись весьма оперативно. Было прислано много врачей и другого персонала. Химические команды столь тщательно выполнили свое задание, что загубили всю зелень около дезинфицируемых домов. Занятый по горло всей этой работой, я почти не думал о «диверсионной» природе эпидемии. Но когда вспоминал, не находил покоя. Факт, казалось, был несомненным. Трупы вскрывались, и органы из них исчезли, Но никаких диверсантов поймать не удалось.

Были проверены списки всех заболевших, чтобы выяснить, нет ли среди них посторонних, не живущих в Гадруте людей. Однако все заболевшие были жителями Гадрута. То же оказалось и в других селениях, где были заболевания.

Что за таинственная история!

Разгадка пришла совершенно неожиданно.

Я довольно регулярно посещал другие селения, в которых были больные, чтобы следить за проведением противоэпидемических мероприятий. Нужно признаться, что эти поездки были для меня весьма привлекательны. В Горном Карабахе любят лошадей, и местное начальство дало нам для чумного отряда превосходных верховых скакунов. Мне достался чудесный конь с великолепной крупной рысью и галопом. Если дорога шла чуть в гору, он тут же переходил в галоп, по горным дорогам несся по самому краю оврагов и ущелий — нужно было крепко сидеть в седле, чтобы не вылететь на поворотах. Я много ездил верхом, и это было истинное удовольствие промчаться десяток-другой километров на такой лошади.

Профессор Сукнев, уральский казак, с детства привыкший к верховой езде, иногда составлял мне компанию. Однажды мы даже устроили гонки.

В одну из таких поездок в селение Булатан я остановился на квартире местного учителя. Старый человек, он всю жизнь прожил в этих местах. Учитель сносно говорил по-русски. За вечерним чаем он рассказал мне о местных обычаях, поверьях, легендах. Это было очень интересно. Потом, конечно, речь зашла и о чуме.

Я рассказал ему о некоторых особенностях эпидемиологии чумы, упомянул, между прочим, что при легочной чуме часто вымирают семьи целиком.

— А вы знаете, какое поверье существует в здешних краях о таких семьях? — спросил меня учитель.

Я, конечно, не знал.

— Если умирают члены одной семьи один за другим, — это значит, что первый умерший жив и тянет всех к себе в могилу. Как узнать, верно ли, что он жив? При вести на могилу коня и дать ему овса. Если есть станет, то в могиле живой. Убить его надо. Мертвый в могилу тянуть не будет. Голову отрезать, сердце взять, печенку. Нарезать кусочками и дать съесть всем членам семьи.

Рассказ учителя, как прожектором, осветил всю картину вспышки. Все стало понятно!

Рано утром я поскакал в Гадрут, тотчас же по приезде вызвал уполномоченного НКВД и рассказал ему все, что узнал от учителя.

— Ищите какого-нибудь местного знахаря, вскрытие трупов, по-видимому, его дело, — закончил я свой рассказ.

Через два-три часа уполномоченный вновь пришел ко мне.

— Местная знахарка лежит в чумном бараке, — сказал он. — Мне совершенно необходимо допросить ее. Я прошу вас допустить меня в чумной барак.

— А вы не боитесь? — спросил я.

— Надеюсь, вы проинструктируете меня, как вести себя, чтобы не заразиться. Ведь врачи и медперсонал обслуживают чумных больных и не заражаются.