Лев Зильбер - Воспоминания

Д-р Винокуров не мог помочь мне как руководитель. Гигиеной я интересовался мало, и. мне хотелось заняться каким-либо бактериологическим вопросом. Лаборатория помещалась в сыпнотифозном госпитале. Смертность была высокой. Никакого специфического лечения тогда не существовало. Нельзя ли чем-нибудь помочь больным?

Возбудитель сыпного тифа не был тогда открыт, но было известно, что он содержится в крови. Вошь, насосавшаяся этой крови, переносит заболевание от больного к здоровому. Что, если взять эту кровь или сыворотку, убить нагреванием находящегося в ней возбудителя и вводить ее под кожу больному? Может быть, введением этого материала, похожего на вакцину против бактериальных болезней, мы сможем повысить защитные силы организма?

Я договорился с врачами госпиталя, и мы начали соответствующие опыты. Больные переносили введение нашей «вакцины» очень легко, и, когда накопились наблюдения за течением заболевания у получавших «вакцину» и контрольных больных, ее не получавших, стало ясно благотворное влияние прививок — сократился температурный период, заболевание протекало легче, с меньшими осложнениями и меньшей смертностью. Я ликовал и решил доложить наши данные на научной комиссии санчасти фронта, чтобы и другие госпитали могли использовать и проверить наши наблюдения.

Председателем научной комиссии был профессор В. А. Барыкин. Он внимательно слушал мой доклад, задал ряд вопросов, а потом резко критиковал наши данные. Предлагаемый метод не имел, по его мнению, никакого теоретического обоснования. Вошь переносит не то количество возбудителя, которое находится в высосанной ею крови, возбудитель размножается в организме вши в громадном количестве, и поэтому ее укус заражает человека. Вируса в крови ничтожное количество, и никакой вакцины из подобной крови не приготовишь. Подкожное введение любого белка вызывает некоторое повышение защитных сил организма, и именно это и наблюдалось в лучшем случае в наших опытах. Наши «контроля» никуда не годятся; чтобы они были достоверны, контрольным больным нужно было бы вводить под кожу какой-нибудь белок, например куриный. Эти и другие возражения сыпались на меня свинцовым дождем.

Я был чрезвычайно расстроен. Добиваясь постановки своего доклада на научной комиссии, я надеялся не только познакомиться с профессором Барыкиным, но и показать ему, какой я «умный», и открыть себе дорогу к нему на кафедру. Теперь все рушилось. Терять было нечего. Страшно волнуясь, я горячо начал возражать ему, стремясь разбить по пунктам каждое его замечание, и кончил патетически:

— Разве больному важно, поправился ли он от достаточно или недостаточно теоретически обоснованного лечения? Ему важ

но остаться живым и здоровым.

По окончании заседания В. А. Барыкин подозвал меня к себе. Он улыбался.

— Откуда вы взялись, такой горячий?

Я рассказал ему, что кончил два факультета и сейчас работаю в лаборатории санчасти армии, и прибавил, что был бы счастлив, если бы он разрешил мне слушать его лекции, когда это возможно, и поработать у него на кафедре.

— Ну что ж, приходите, приходите, еше-ли действительно хотите по-настоящему работать. Только помните, что каждый эксперимент должен ставиться с контролем —подлинным контролем, а не мнимым.

Я был на седьмом небе. Наконец исполнится моя давняя мечта.

Однако все случилось иначе. Мне предстоял отпуск впервые за два года, и я решил пойти к Барыкину после своего возвращения.

Добраться до Москвы было не так просто. Я ехал в теплушке, где было много возвращавшихся из госпиталей красноармейцев. Примерно через две недели после приезда в Москву я заболел тяжелейшим сыпным тифом.

Телефонный звонок разбудил меня. Было около двух часов ночи.

— Говорит секретарь народного комиссара здравоохранения. Народный комиссар просит вас немедленно приехать к нему. Машина уже выслана.

Я жил в Баку всего несколько месяцев. Без особого сожаления я оставил в 1929 году Москву, где заведовал отделением в Институте микробиологии Наркомздрава, директором которого был мой учитель, профессор Владимир Александрович Барыкин. Уже восемь лет я работал в этом институте. Накопились знания и опыт. Хотелось попытать свои силы на изучении большой, сложной проблемы. Идей было много, а возможностей мало. Все отделение состояло из двух человек: меня и моей сотрудницы Елены Ивановны Воструховой.

Разладились и хорошие, дружеские в течение многих лет отношения с В. А. Барыкиным. Его теория иммунитета получала чувствительные удары со всех сторон. В моих экспериментах, которые вначале подтверждали ее, появлялось все большее количество опровергающих ее данных. Но В. А. не соглашался с ними, и они не печатались.

Эти и многие другие обстоятельства и побудили меня принять приглашение занять должность директора Азербайджанского института микробиологии. Одновременно я был выбран на кафедру микробиологии медицинского института.

Вместе со мной в Баку приехала и Е. И. Вострухова. Это был замечательный человек. Уже не первой молодости, одинокая, она всю себя отдавала научной работе. Очень добрая и вместе с тем строгая и требовательная к себе и другим, она готова была ставить, казалось бы, самые безрассудные опыты, чтобы подтвердить или отвергнуть идеи, в изобилии беспокоившие мою голову. В ее одежде никогда не было никаких других цветов, кроме черного и белого. Молчаливая и сосредоточенная, она производила впечатление монахини.

В Баку встретили меня очень приветливо. Небольшой сравнительно институт микробиологии оказался вполне прилично по тогдашнему времени оборудованным благодаря энергии моего предшественника проф. П. Ф. Здродовского. Им же были подготовлены несколько вполне квалифицированных специалистов. Хотя почти все они были старше меня (мне было 35 лет), у нас установились хорошие, деловые отношения. Можно было развернуть большую работу.

Баку в то время был городом поразительных контрастов и странностей. Новенькие вагоны только что построенной электрической железной дороги отходили на нефтяные промыслы от вокзала, пройти в который можно было только через толпу нищих. Выставляя напоказ голые руки и ноги, покрытые страшными, кровоточащими язвами, или культи ног или рук, завернутые в грязные рубища, они гнусавыми голосами просили подаяния. Я видел подобную картину много лет спустя в Индии.

К вокзалу часто подходили верблюды, со спин которых снимали кладь, отправляемую дальше по железной дороге. Эти спокойные и неповоротливые животные и идущие рядом новенькие, веселые вагончики электрички как бы символизировали прошлое и настоящее Баку. Всю зиму продавали на улицах цветы. По городу ходили амбалы с большими жбанами на спине. Они предлагали свой товар — керосин и воду. Рояли, если нужно было переместить их из дома в дом, носили на плечах. Пять человек легко несли рояль из одной части города в другую.