Анатолий Гордиенко - Давно и недавно

Тимофеев уводит нас от дороги в глухомань. Идём, еле ноги тянем. Начали разговоры заводить, что хочется есть, спать, что тянет к земле мешок, что пора отдохнуть, полежать. Шли, шли. Комары нас едят. Жарко, ну прямо мокрые от пота бредём. И вот тут Тимофеев поддался нашему общему настроению и, весело улыбаясь, отдаёт приказ повернуть к небольшому озеру. Отошли мы километров на шесть от дороги. Конечно, мы все ожили. Побросали «сидора», искупались, развели костёр, стали варить суп из концентратов. Быстро поели и… быстро заснули.

Проснулся я от яростной автоматной стрельбы. Финны окружили нас, стали прижимать к озеру. Начался бой. Мы понимали, что нам пришёл конец, и сражались до последнего патрона. Бой длился около часа. Мы были у финнов, как на ладони. Один за другим гибли наши товарищи. Погиб Иван Тимофеев, храбрый любимый командир, погиб политрук Степан Березин, командиры отделения Иван Жердев, Василий Афанасьев, двадцатилетняя медсестра Татьяна Родина — наша всеобщая любимица.

Я отступал вдоль озера, прятался в густой траве, выполз к финскому пулемётчику, ударил его ножом — и снова ползком в траву. Потом ко мне прибился Миша Копылов, раненный в живот. Вот мы с ним и выскочили из объятий смерти. Повезло нам — ускользнули, ушли, спаслись. Наших там погибло девятнадцать человек.

Финны никогда не прощали нам подобные наскоки. Они всегда устраивали погоню, всегда стремились отомстить за погибших. Вот и тогда так вышло. Увидев на дороге двух своих убитых велосипедистов, финский отряд сразу же пустился в погоню. Шли по нашему следу (а следопыты они умелые), увидели догорающий костёр, тихо, умело сняли часовых и стали нас, сонных, расстреливать в упор.

Вот такова цена беспечности. Забыли мы солдатскую заповедь: «не жалей пота — сбережёшь кровь». Конечно, мы должны были отойти подальше от дороги, отойти километров на пятнадцать, а главное, занять оборону не у озера, а на горушке, на кряжике. С горы всё видно, с неё можно вести бой на все четыре стороны, можно легко уйти, отступить. Спиной к озеру нельзя!

…У памятника как-то сам по себе возникает краткий митинг. Заместитель секретаря комсомольской организации Онежского тракторного завода Валерий Михалко прочитал своё бесхитростное стихотворение, но, странное дело, задевшее за душу всех партизан:

Плачет Виктор Константинов, сын отряда. Он числился во взводе Тимофеева, но в тот поход его не взяли — мал ещё.

Вытирает глаза Алексей Левошкин. Закусил губы знаменитый пулемётчик Михаил Захаров…

…Вечером я долго беседовал с Иваном Яковлевичем Кравченко. Наш разговор в садике муезерского Дома культуры с огромным вниманием слушала его красивая, моложавая жена Галина Васильевна. Обычно жёны ветеранов мне говорят: «Ну, вы тут беседуйте, а я пойду телевизор посмотрю». А тут жена ловила каждое слово мужа.

Тогда же вечером она призналась мне:

— Ничего Ваня не хочет мне рассказывать о войне. А я ведь о его боевых делах должна внукам нашим поведать. Да и родни у нас в Полтаве столько, что и не сосчитать сразу. Я и не знала, что Ванечка начальником пограничной заставы тут у вас служил до войны. Ни разу не обмолвился. Выходит, бойкой хлопец был: «За мной, в атаку!»

— И поднялись, — остановил её, улыбаясь, Иван Яковлевич. — Шесть пограничников, я седьмой. И погнали финнов. Целую роту, человек сто погнали! Два пулемёта у нас было, мы подпустили их, и пошло… Финны решили, что нас тут целая застава. Побежали. У страха глаза велики. Тридцать два финских солдата нашли свою смерть в том бою. Обо мне тогда писала наша главная армейская газета «Красная Звезда».

После этого боя, вечером того же дня, меня и в партию приняли. А в октябре 1941-го я за него орден Красного Знамени получил. Боевой орден! Такой получить в сорок первом году, это, брат, редкость небывалая. Видимо, этот бой, этот орден и спасли меня от сурового наказания, когда разбирали у Вершинина, начальника штаба партизанского движения Карелии, гибель взвода Тимофеева. Уцелел я. Оставили командовать отрядом. А могло быть совсем по-иному…

…В Петрозаводске живёт и здравствует мой давний знакомый, в прошлом пулемётчик, Михаил Иванович Захаров. Он из взвода Тимофеева. В тот горестный день его послали за продуктами, и в бою он не участвовал.

— Через неделю, где-то в конце июля, мы пришли на место гибели нашего взвода, — вспоминает восьмидесятидвухлетний ветеран-партизан. — Нас была небольшая группа. Мы опасались засады, но всё обошлось, противника не было. На месте боя финны сделали братскую могилу, всех наших похоронили. Однако могилу заминировали: знали, видимо, что мы придём. На могиле разложили вещи наших ребят, пробитые пулями «сидора», консервы, другие продукты. Мы постояли у могилы, низко опустив головы, и молча ушли подальше от этого печального места.

Прошло много лет, а я вот глаза закрою и вижу, как застыли мы у той страшной могилы в глухом лесу…

В декабре 1987 года на экранах Центрального телевидения демонстрировался телефильм «Отряд специального назначения». Не буду разбирать достоинства и промахи киноленты, но скажу, что с особым нетерпением я ждал последнюю серию, в которой авторы рассказали о гибели разведчика Николая Ивановича Кузнецова и двух его товарищей — Яна Каминского и Ивана Белова.

Люди постарше помнят, что фильм о нашем знаменитом разведчике уже однажды был сделан, и там сцена смерти Кузнецова решилась просто: смертельно раненный, он, отстреливаясь, уходит в чащу прикарпатского леса… Дело в том, что сведения о его смерти в то время были отрывочны, противоречивы. Это отмечали все, кто изучал судьбу храброго разведчика, в том числе и его соратник — Дмитрий Николаевич Медведев, командир партизанского отряда, в который входил Николай Иванович Кузнецов.

В нынешнем телефильме сцена гибели воссоздана по-иному. Оказавшись в окружении, Кузнецов и двое его друзей приходят в глухое село, в избу, стоящую на опушке леса, и там, схваченный бандеровцами, Кузнецов взрывает себя вместе с врагами… Эта версия сейчас принята за самую достоверную, но подтвердилась она далеко не сразу, подтвердилась лет через десять после окончания войны и не совсем обычным образом. А причастен был к этому совершенно штатский человек, археолог и скульптор, профессор Михаил Михайлович Герасимов, с которым мне довелось беседовать в октябре 1967 года в Петрозаводске. Это был учёный с мировым именем — славу ему создали его реалистичные скульптурные портреты. Ещё в конце тридцатых годов Герасимов стал основоположником метода скульптурной реконструкции по черепу человека. Широкую известность получили его портреты исторических деятелей: Ярослава Мудрого, Тимура, Рудаки, Ибн-Сины, адмирала Ушакова… Сенсацией в Европе стала реконструкция облика Шиллера, а у нас в стране — царя Ивана Грозного.