Анатолий Гордиенко - Давно и недавно

Пять раз Аня приходила к военкому:

— У меня девять классов. Я могу делать перевязки, пошлите на фронт…

Её выпроваживали, и она уходила со словами, что вернётся завтра. Эвакуировались в Молотовскую область. Работала Аня в колхозе, вскоре выдвинули её бригадиром… Вечерами сколачивала художественную самодеятельность — пригодились годы, проведённые в ансамбле песни и пляски Петрозаводского дворца пионеров.

На лошадях по снежным заметам ездили в городок Елово выступать в госпитале перед ранеными. Выступали часто, и Аня приметила лежавшего у окошка молодого парня с забинтованной головой. Она всегда садилась на стульчик подле него, раненый торопливо находил её горячую руку, шептал всегда одно и то же:

— Как я тебе завидую. Все говорят, что ты красивая, что у тебя красивые глаза. Ты видишь. А я лётчик, слепой лётчик… Что мне делать?

Аня продолжала осаждать теперь здесь, в эвакуации, районный военкомат. И вот 15 мая 1943 года она получила долгожданную повестку. На фронт, кем угодно, только на фронт.

Но судьба была милостива к ней: Аню направляют в Тбилисскую школу младших авиационных специалистов, а в декабре 1943-го она уже техник-моторист 790-го авиационного истребительного полка.

— Вот здесь-то мне и сказали ребята, что есть такой женский полк, что летают они на «По-2». Сколько я рапортов написала… Как-то раз приехал к нам генерал, командир нашей дивизии. Я к нему. Тут ещё и командир полка за меня слово замолвил. Помог генерал!

Новый 1944 год я встречала уже в 46-м гвардейском Таманском Краснознамённом ордена Суворова авиационном полку ночных лёгких бомбардировщиков.

В полку был только один мужчина — начальник снабжения, так что в кинофильме «Небесный тихоход», который сделан о наших лётчицах, есть, если помните, некоторая неточность. Короче говоря, пилотов-мужиков у нас не было.

Полк наш был основан знаменитой лётчицей Мариной Расковой.

Сначала назначили меня техником по вооружению, но я не теряла времени даром. Уговорила штурмана полка Героя Советского Союза Женю Рудневу, и та зачислила меня на свои курсы штурманов. Но не пришлось Жене увидеть, как я поднялась в воздух: сбили её. Погибла Женечка.

И вот, наконец, мой первый боевой вылет. Он прошёл успешно. Зато на следующую ночь…

Полетели. Только отбомбились, и нас взяли «в вилку» немецкие прожектора. Как я напугалась! Не так страшны разрывы зенитных снарядов, как этот слепящий свет прожекторов в тёмной ночи. Позднее, правда, привыкла. Потрепали нас зенитки, и наконец вырвались мы из прожекторов — лётчица опытная была Магуба Сыртланова, татарка, но мы её звали почему-то Мартой, позднее ей присвоили звание Героя.

В общем, когда вышли мы с ней из зоны огня, оказалось, что я, штурман, не знаю куда лететь. Летали, летали — нигде не видно передовой. Подходит к концу бензин. И тогда я каким-то чутьём предложила Марте повернуть самолёт на сто восемьдесят градусов. Вскоре мотор стал давать перебои, вышел бензин, и мы сели.

Картофельное поле, раскисшее под весенним дождём. Где мы? Сидим в самолёте. Достали пистолеты. При этом я не выпускаю из рук гашетку пулемёта. Пусть только сунутся фрицы. Когда прояснилось, оказалось, рядом деревня. Я постучалась в первый дом. Открыла женщина, полька. Испугалась меня, моего пистолета. Спрашиваю, где немцы, а она мне одно:

— Пани лотник, пани лотник…

Наконец добилась от неё — сели мы на своей территории. Камень с плеч моих упал. Через час всё село сбежалось от мала до велика. Подняли поляки наш самолёт буквально на руки, вытащили с огорода и катили четыре километра по асфальту до какого-то аэродрома, где базировались наши штурмовики. Лётчики наши накормили нас, залили бензин, и мы полетели. Через два часа были дома, а там уже плач стоит.

Докладывает Сыртланова, потом я докладываю командиру полка майору Бершанской. Ничего она не сказала мне — ни хорошего, ни плохого. Через пару дней подошла ко мне Марина Чечнева, капитан, Герой Советского Союза, лучшая наша лётчица.

— Ты как же это догадалась самолёт повернуть назад?

— Чутьё у меня, — говорю. — В тайге карельской родилась. За ягодами, за грибами сызмала ходила. Ни разу не заблудилась. Затылком чую, где дом родной.

Только чутьё это мне дорого стоило — через два дня я совсем поседела, а шёл тогда мне всего лишь двадцатый год.

Забрала меня к себе в свою эскадрилью Чечнева после того разговора. Днём спим, ночью полёты. За ночь пять-восемь вылетов, а однажды восемнадцать раз поднимали нас на бомбёжку!

До передка, до немцев не очень далеко было. Сыпала я им в окопы и бомбы, и гранаты, из пулемёта била, ежели огрызались…

…Анна Фёдоровна достаёт старую авиационную планшетку, в ней заботливо сложены старые карты, красным карандашом отмечены места бомбёжек: Данциг, Штеттин, Пренцлау, Росток, десятки маленьких городов.

Затем она даёт мне в руки самое дорогое — боевую штурманскую книжку. В ней записано всё. Боевые вылеты, количество бомб, повреждения, нанесённые противнику, населённые пункты, укрепления немцев, которые бомбили.

Всего штурман Анна Петрова совершила двести семь боевых вылетов, провела десятки фотографирований объектов, сбросила 27660 килограммов бомб и 295 тысяч листовок.

Тяжёлые ночные полёты зимой, кабина-то открытая, полёты над Балтийским морем, и почти каждый вылет под обстрелом.

— Бывало нелегко, чего уж тут скрывать. Зенитки немецкие создадут завесу, и вот прорываемся к цели. А бомбили мы, штурманы, на глаз: прицелов на «По-2» не было, и вот тут от штурмана требовалось настоящее мастерство.

Когда разрывы снарядов бросают самолёт из стороны в сторону, когда летят рядом осколки, не обращаешь внимания, а когда прилетишь домой, что-то происходит с тобой. Вот тогда лишь на твёрдой земле, после полетов, мне страшно становилось.

…Листаю страницы штурманской книжки. Читаю благодарности командующего 4-й воздушной армией, ныне главного маршала авиации, Вершинина.

Анна Фёдоровна награждена орденом Отечественной войны, медалями «За боевые заслуги», «За оборону Кавказа», «За взятие Варшавы».

— Надевала совсем недавно. Летала в Москву с сыном Серёжей, кстати, он учится в той же девятой школе, что и я когда-то. Летала на встречу с боевыми подругами. У нашего полка есть традиция — каждый год второго мая и восьмого ноября в двенадцать часов дня бывшие лётчицы Таманского полка встречаются в сквере перед знаменитым Большим театром. Встреча в этом году была особенная. Многие встретились впервые после войны. Объятия, слёзы, воспоминания. Седые волосы, взрослые дети, внуки. Мужья в сторонке стоят, тоже плакали некоторые.

Возложили венок Марине Расковой, её прах замурован в Кремлёвской стене.