Анатолий Гордиенко - Давно и недавно

…Стали прибывать делегации союзников. Ну, фамилии их руководителей широко известны. Жуков прибыл раньше. Стали согласовывать текст акта капитуляции. Заседали они долго, о чём там говорили, а может, и спорили — не знаю. Помню, как страшно долго тянулось время. Где-то около полуночи все делегации вошли в столовую. Жуков впереди. Киношники зажгли свои фонари, светло стало, празднично. Жуков обратился к представителям союзных войск. Он тут был прямо-таки на коне. Союзники глядели ему в рот.

— Нет ли возражений по тексту? Нет. Знакомилась ли с актом о безоговорочной капитуляции немецкая делегация? Да. Подписывайте.

Ну а потом, как водится, состоялся банкет. Пели, плясали, Жуков «барыню» сплясал. Снимать и фотографировать запретили. Иностранные корреспонденты пошумели-пошумели, а потом выпили и успокоились. Им тоже столы накрыли, они всё, что плохо лежало, тащили на память: ручки, пресс-папье, вилки, ложки…

…Через пару дней получаю новое задание Берзарина — найти более достойное здание для нашей главной военной комендатуры. Отыскали его мои ребята-разведчики тоже не в центре Берлина. Здание большое и не одно. Как мне кажется, это был какой-то ветеринарный институт или зоологический. При нём и музей находился: скелеты, банки, склянки с заспиртованными органами. Ну, мы это убрали, конечно, получился шикарный банкетный зал. Занялись обустройством, переделкой. Берзарину зал понравился. Он мне ещё накануне сказал: сделай банкетный зал, через неделю мне надлежит большой приём устроить для союзников. Сказано — сделано, приказано — выполнено. Зал получился что надо, Берзарин долго руку мне тряс.

Наступил день приёма высоких гостей. На столах — армянский коньяк, шампанское из Крыма, икра чёрная, красная, балыки. Первый тост, как водится, за Сталина, потом за союзников. Произносят тосты американцы, англичане, французы. Бубнят переводчики, звенят бокалы, смех, веселье. Выпили за здоровье Николая Эрастовича.

Я сидел с краю стола, следил, чтобы официанты справно бегали. Выступает американский генерал, тоже по инженерной части. Благодарит за чудесный ужин, за икру, за шампанское, улыбается Берзарину и спрашивает у него, кто сделал такой прекрасный ремонт зала, кто организовал такой банкет. Берзарин показал на меня, американец предлагает выпить за моё здоровье. Выпили. Объявили перекур. Официанты бродят, как положено, с подносами: сигары, папиросы «Герцеговина флор», любимые папиросы товарища Сталина. Как сказали американцам про это, стали горстями хватать на память. Разносят сладкую крымскую мадеру. Я верчу головой, поглядываю, всё ли хорошо, все ли довольны. Порядок в инженерных и хозяйственных войсках!

Тут подходит с переводчиком тот американец, коллега, что тост за меня предложил, руку жмёт.

— Хочу лично с вами выпить, мой генерал.

Это у них так принято — «мой генерал». Шиш вам, я — советский генерал, и всё тут. Выпили с ним мадеры, а я страсть как не люблю сладкого пойла, из вин я больше нашу русскую водочку предпочитаю. Не подаю вида, что противное винцо, а американец продолжает:

— Превосходно, великолепно. Особенно впечатляет отделка стен карельской берёзой.

Ещё бы! Конечно, впечатляет, только дурак круглый мог не заметить такую роскошь, такие стены, такие панели из драгоценнейшего дерева.

— Великолепно, — снова повторяет за генералом переводчик. — Сказочно. Дорогая отделка. Откуда такая, мой генерал?

Ну, я стал рассказывать, что у нас на севере Советского Союза такого добра хватает. В Карелии растёт именно такая берёза, потому и называют её карельской. Говорил я складно, американец улыбается, потом подвинул свой бокал к моему.

— Пью ваше здоровье, мой генерал, — они так выражаются: «пью ваше здоровье». И далее говорит:

— Вы, генерал, не только отличный хозяйственник, вы ещё и толковый дипломат. Я знаю, откуда эти панели. Мы опоздали всего на один час. Когда мои бравые ребята ранним утром подъехали к Имперской канцелярии, ваши машины, груженные вот этими самыми панелями диковинной берёзы, как раз отъезжали от неё. Ещё глоток мадеры, мой генерал. Великолепное вино…

Кто-то из мудрых сказал — всё дело в том, сколько в единицу времени делаешь добра. Много доброго сделано было в нашем городе в канун 9 мая 1995 года. Радовалось сердце, когда я глядел на старых солдат, помолодевших, похорошевших от нашей всеобщей заботы, от тепла нашего. А как славно было бы весь этот 1995 год сделать особенным, годом любви и внимания к ветеранам…

Клавдии Ивановне Климуковой, по мужу Сорокиной, повезло: и медаль своевременно получила, и памятные часы вручили, и дома сын, дочь, внуки праздник устроили такой, какого ещё не было. А главное, пожалуй, — бесплатно сделали капитальный ремонт старенького телевизора! И как раз к тому дню, когда показывали о ней, ефрейторе Клаве, передачу, которую я подготовил. Заместитель начальника фирмы «Гарант» Ирина Назарчук и мастер Анатолий Немнонов выполнили с охотой эту сложную работу. И в завершение всего милая соседка Валерия Александровна Максимова сочинила большую поэму о фронтовой жизни «нашей маленькой Клавы».

— Росточком я и впрямь не вышла, зато быстрая была на ногу, — рассказывала мне Клавдия Ивановна, отвлекая меня от тетрадки с поэмой. — Детей любила сызмальства, потому и поехала из своего Шелтозера в дошкольное педучилище в Петрозаводск. Мечталось встать с детками в кружок, сказки им рассказывать, песни разучивать. Да не сбылось, не судьба. 25 июня 1941 года по приказу Андропова я как активная комсомолка была направлена на курсы шофёров при автобатальоне. Помню, какой тяжёлой показалась мне винтовка, когда на пост меня поставили, помню, как впервой тронула свою полуторку с места, как покатила по улице Ленина. А полуторка-то не простая, на газогенераторе работала, берёзовыми чурками топилась. А уж первое боевое задание навеки со мной — приказали мне снаряды для пушек везти в Матросы. Тогда там первый раз под бомбы попала. Знаете, как воет бомба? А контузия, ведаете, что такое? Земля тебя не держит, падаешь, поднимаешься и снова кулём валишься.

Видела я, как к бою наши ребята готовились на Кукковке. Патроны им возила.

Потом отступали мы до Медгоры, а оттуда отправили нас аж в Сибирь, хлеб растить. Двадцать пять петрозаводских девушек — Валя Варфоломеева, две сестры Шушпановы…

Поехали в осенние холода, по Обозерской железной дороге, а мы — в одних платьицах, кое-кто без обувки совсем. Голодали в дороге крепко. Ну да ладно. Отогрелись мы в Омской области, огляделись. Дали нам фуфайки, штаны ватные. Зерно сортировали, готовились к севу. Весной мы уже пахали на полях, план давали. Вдруг из райкома комсомола гонец — кто хочет Родину защищать? Кто хочет откликнуться на призыв Центрального Комитета комсомола? Ну, все петрозаводские и записались тут добровольцами. Сказали нам, что мужчин должны мы заменить на фронте.