Анатолий Гордиенко - Давно и недавно

Один сопляк мне говорит: «Мавр сделал своё дело, Мавр должен уйти». Второй сказал: «Всё вокруг колхозное, всё вокруг моё». Гадко слышать такое. Гляжу телевизор — вот кадры Володи Сущинского, Сени Стояновского, Миши Глидера, Славы Микоши, вот уверенная рука и зоркий глаз Ромы Кармена, вот мои кадры.

Так и хочется крикнуть режиссёрам, монтажёрам, редакторам: «Ребята, не забывайте нас! Безымянных съёмок не бывает!»

…Ну так вот, битва за Берлин. Не битва, а побоище. Снимаю уличные бои. Радуюсь, как бьют прямой наводкой штурмовые орудия, этакие чудовища на гусеничном ходу. Страшно. Жутко. Дым. Пыль. В голове одна только мысль — неужто подстрелят, неужто найдёт меня всё-таки пуля-дура в самом конце войны?

Вечером 29 апреля следует приказ: мне и Мише Шнейдерову прибыть в штаб 79-го стрелкового корпуса. Прибыли, еле нашли. Выдали нам карты центра Берлина. Приходит майор, отводит нас в сторонку, представляется: «Майор Бондарь». Говорит: «Скоро начнётся штурм рейхстага, никуда не отлучаться, всё у вас должно быть наготове, вам будет выделена охрана — четыре автоматчика». Отвели нас к площади, спрятались мы в большом доме.

Всю ночь шёл бой. Страшный бой, светло, как днём. Бьют прямой наводкой наши танки, пушки.

Утро 30 апреля. Утро туманное, утро седое. Мы с Мишей лежим на площади перед рейхстагом. Нам говорят, что где-то впереди ров с водой. Ждём. Холодно лежать. Отползли, прячемся за наши подбитые танки.

Наконец побежали славяне. Мы за ними. Поднялись, залегли. Через полчаса, после очередного нашего артобстрела, поднимаются, бегут. Впереди боец со знаменем. Снимаю, снимаю. Вот уже наши на ступеньках рейхстага. Вбегают и исчезают в чёрном проёме парадных дверей. Через какое-то время бежим и мы с Мишей. Наша охрана ищет для нас переход через ров, мы объяснили им, что у нас кинокамера, кассеты с киноплёнкой — не дай бог вода попадёт.

Бежим. Только бы не подстрелили, только бы свои не дали по ошибке огоньку в спину. Вбегаем в рейхстаг.

Внутри пыльно, дымно и страшно. Лежат немцы. Лежат убитые наши красноармейцы, узнаю по фуфайкам, ботинкам, отброшенным пилоткам. Где-то в глубине огромного здания, внизу, в подвалах, слышна стрельба, изредка ухают гранаты. Осматриваемся, прижимаемся к стенам, нас находит майор Бондарь, с ним капитан Самсонов. Откуда-то появляется лейтенант Алёша Берест со своей группой. Они ждут нас, меня и Шнейдерова. У них свёрнутое на древке знамя. Вначале они пытались укрепить знамя у входа в рейхстаг, на колонне, вверху. Возились долго, бросили. Решили лезть на крышу. Снова мы в длинном вестибюле. Бежим куда-то влево, Берест тащит нас к лестнице, ведущей вверх. В некоторых местах лестница эта обрушилась. Медленно, медленно идёт время. Берест куда-то убежал, возвращается. Первым взбирается по разбитым ступеням лестницы. Невзирая на свой огромный рост, он ловок, как ящерица. Алексей ложится на площадке, подаёт своим бойцам длиннющую ручищу, тянет их вверх. Вытягивает к себе, на площадку, и нас. Алёша дьявольски хорош собой — высок, строен, храбр. Я не видел, но кто-то рассказывал позже, что, ворвавшись в рейхстаг, Берест ловко орудовал гранатой, автоматом, пистолетом. Алёша был политруком в батальоне капитана Неустроева. Почему ему не дали Героя, не пойму. А после войны вообще в тюрьму посадили, был слушок, что за длинный, да к тому же ещё и дерзкий язык.

Лезем за группой Береста. Метр за метром. Пережидаем обстрел. Вот уже бойцы наши, милые ребятки наши, на крыше, на фронтоне. Кричим, чтобы нас ждали. Снимать неудобно. И всё же достаю камеру. Ещё раз проверяю, всё ли хорошо. Не приведи господь промахнуться с экспозицией.

Успокаиваю себя: «Боря, не волнуйся, успокойся, не суетись». Сердце стучит, руки дрожат. Понимаю всем существом своим, что сейчас будет происходить, что я буду делать. Я, Борис Дементьев, избранный волей судьбы и приказом начальства, должен засвидетельствовать всему миру, должен показать, как ставится последняя точка в войне. Понимал, конечно, что миллион людей на земном шаре увидят знамя нашей Великой Победы.

На крыше, на фронтоне, какие-то огромные бронзовые фигуры — короли или рыцари на мощных лошадях. К ним выходят со знаменем бойцы. Снимаю. Замешкались ребята, ищут к чему, куда крепить знамя. Но вот дело пошло — привязывают древко к медному коню. Возятся долго. Мы просим — салютуйте из автоматов. Знамя бьётся на ветру. Светло, полдень. Вертится знакомая всем операторам мысль — повторить всё, сделать дубль для страховки. А может, лучше получится? Из Тиргартена, там скопились немцы, начался миномётный обстрел. Бойцы наши не обращают внимания. Свистят осколки. Меня двинуло об ногу коня взрывной волной. Скорее вниз!

Бойцы не уходят с крыши, смотрят вниз, что-то кричат мне. Я показываю им большой палец правой руки. Ору Мише: «Спускайся!» Прячу камеру в вещмешок, никак не могу надеть лямки мешка. Спускаемся по лестнице, тут наша охрана. Бежим все вместе. Скорее, скорее отсюда! У нас, в наших кинокамерах, в кассетах, бесценное сокровище, мы не имеем права рисковать, попасть под пули отчаявшегося, одичавшего немца. Скорее вниз, в безопасное место.

Я глянул на часы. Четырнадцать часов двадцать пять минут. Шнейдеров записал фамилии бойцов: Егоров, Кантария, командовал ими лейтенант Берест.

Вечером, когда стемнело, все эти ребята прикрепили знамя на разбитый купол рейхстага. Так нам сказали в штабе корпуса.

В этот же день специальным самолётом нашу киноплёнку отправили в Москву. Через неделю вышел фильм «Знамя Победы над рейхстагом водружено». Смонтировал его режиссёр Беляев.

…Потом Шнейдеров снимал в Имперской канцелярии. Снял мёртвого Геббельса, его жену, отравленных детей. Затем мы снимали бой близ зоопарка. В этом самом зоопарке я чуть не погиб, снаряд ухнул неподалёку, меня оземь кинуло. Очнулся, песок выплюнул, объектив камеры протёр, кассету новую вставил — и вперёд.

2 мая Берлин пал. Получаю приказ снять победный салют. Странное зрелище — живой, золотистый дождь фейерверка оседает на чёрные мёртвые развалины центра Берлина.

8 мая — новое задание. Задание особой важности. Днём снимать прилёт союзников и делегацию немецкого командования, а во второй половине дня — подписание акта капитуляции Германии.

Распределили, кто что снимет. Кармен снимает прилёт американцев и англичан, на мою долю — немецкая делегация.

Привезли нас на огромный аэродром Темпельгоф. Долго ждали. Наконец приземляются «дугласы». Три самолёта. Садятся один за другим. Из первого выходят американцы, англичане. Во втором, кажется, были французы.

К ним идут Соколовский, Берзарин. Перед союзниками под марш духового оркестра проходит почётный караул из рослых красноармейцев. Караулом командует смешной толстый коротышка полковник Лебедев. Запомнил его фамилию потому, что он долго гонял свой караул, репетировал, а солдатам это явно было не по душе, и они на перекуре острили: «Лебедев» хочет стать «Орловым».