Анатолий Гордиенко - Давно и недавно

Поражали сюжеты и мастерство. В них сочеталась скрупулёзная патологоанатомическая реалистичность с изощрённым символизмом.

Поразила картина, висевшая в центре. На измятой газете лежала отрубленная мужская голова. Из окровавленной шеи виднелись какие-то её части, может быть, позвонок, может быть, белёсые сосуды, хрящи. Перед головой рассыпаны серебряные полтинники середины двадцатых годов с кузнецом, кующим рабоче-крестьянскую новую счастливую жизнь. Отрубленную голову, видимо, только принесли заказчику, потому что газета ещё не совсем выровнялась, ведь голова была завёрнута в эту самую газету. Газета ленинградская. Можно различить текст о том, что дала ток новая электростанция, другие новости молодой страны Советов.

Что это? Кто убил? За что? Чем провинился этот человек, хранящий на мёртвом лице покой и покорность? Кто повелел сотворить сей страшный грех? Современная Иродиада? А на газете голова современного Иоанна Крестителя? Вот плата: тридцать советских сребреников.

— Смотрите, но не спрашивайте, — сказал Михаил Иванович. — Я не объясняю своих картин. Что увидите, то ваше. Картину я назвал «И дали ему тридцать сребреников».

Ещё одно страшное полотно. К нам обернулась женщина с безумными глазами. Мы будто её окликнули. Перед ней большой чугун и в нём части мёртвого ребенка. Мать готова съесть своё дитя. В страшной муке глаза. Картина называется «Голод». По бокам полотна, как клейма на иконах, картинки безмятежной счастливой жизни: ребёночек под балдахином, ребёночек на зелёной траве, чистенький, ухоженный, весь в белом. Таким виделось ей, матери, детство родного дитяти, а вышло…

А вот картина «Кровь сыновей», написанная в 1922 году. Женщина в белом платке и царственной накидке держит изысканный большой бокал, наполненный до краёв тёмной кровью. Кровь выливается из бокала-чаши и течёт у неё по тонким дворянским пальцам. Усталые глаза женщины глядят мимо нас, сухие тонкие губы сомкнуты. Кровь стекает на пальцы рук. Течёт рядом с обручальным кольцом. Обручение со смертью?

— Ваши картины выставлялись? — спросил я.

— Никогда, — ответил как-то беспечно Михаил Иванович. — Никогда их не увидят люди. В истории России я такой не единственный.

— Не могу понять, на каком языке нарисованы эти прекрасные буквы-орнаменты на картинах?

— На санскрите. Язык древних философов Индии. Надписи помогают понять мой замысел. Но санскрита сейчас никто не знает. Это меня спасло в тридцатые годы. Открою вам ещё одну тайну — эти картины вечны. Они написаны не на холсте, а на самом лучшем, настоящем пергаменте. В Лувре, когда я поехал в Париж после присуждения золотой медали в Академии художеств, мне попалось на глаза старинное Евангелие. Поразила сохранность рисунков и букв. Цвет рисунков первозданный. Тонкие линии, изящные буквицы. Страницы из пергамента, а краски из земли, закреплённые каким-то лаком. Я вернулся домой, стал пробовать и не ошибся. В природе есть всё. Есть разноцветные земли: коричневые, голубые, красные, зелёные, жёлтые. Я знаю, у вас, в Карелии, огромные залежи охры. Я смешивал эти краски, получилась богатая палитра. Пергамент впитывал краски, затем я покрывал их специальным лаком. Секреты лака мне чуть-чуть приоткрыли в Италии скрипичных дел мастера.

Мои картины не потускнеют и не потрескаются. Они вечны. Как вечна идея моих картин. Я попытался воплотить Великую библейскую заповедь: «Не убий».

Картины мои оказались ненужными, и я занялся театром. В 1927 году я придумал первый советский балет — «Красный мак». Он имел большой успех…

Но хватит о картинах, о театре. Поговорим о том, что вы видите на стене справа. Тут есть редкие сабли и кинжалы настоящей дамасской стали. Подойдите, погладьте их рукой, они любят это. Потрогайте старинные пистолеты. Курок не взводите. У нас тут были как-то «и гром и молния» — «Donner und wettern» — выстрелила одна юная особа, шляпку соломенную на стене пуля пробила. Славный порох делали в старину! Пистолет зарядили более ста лет назад.

— Старинное ружьё тоже стреляет, — добавила, улыбаясь, Таня. — Вон то, что с длинным стволом. В саду папа завёл небольшую пасеку. Однажды рой пчелиный вылетел, сел на ветку этой красавицы ели. Папочка наш даёт команду — бежать в сад нам с домработницей и держать простыню под ёлкой. Папа выстрелил отсюда, из комнаты, из окна. И попал прямо в ветку. Ветка с роем упала к нам в простыню. Поместили мы пчёл в пустой улей. У папочки всегда для гостей припасён мёд в сотах…

Михаил Иванович задумчиво глядел в широкое открытое окно. Будто искал, куда попала пуля из старинного ружья.

— Идите сюда, — позвал он меня. — Видите справа сухую ветку? Обрубленную вверху, видите? Это она. С первого выстрела.

— А это что, рогатина на медведя? Настоящая? — спросил я, отойдя от окна к музейной стене.

— Верно. Классическая крестьянская рогатина. С такой на медведя ходили наши деды и прадеды. И на француза. Помните лубочные картинки? Заметьте, деревянная, два рога. И никакого железа, никакого стального наконечника! Зато рядом с ней! Посмотрите внимательно на ромбовидное острие. Форма и величина острия, как у боевых знамён. Немецкая сталь, «золинген». Клеймо круглое видите? Читайте громко: «Великий князь Михаил Александрович». Прочитали? Продолжение будет за обеденным столом. Прошу в гостиную.

На широком столе стояли старинные суповые тарелки, соусницы, салфетки лежали в почерневших серебряных кольцах. Ложки, вилки тоже серебряные, но светлые, почищенные.

На широком подоконнике, залитом солнцем, нежились сиамские коты. Они, как сказала Татьяна Михайловна, размножились от той кошечки, которую из Таиланда привёз кукольник Сергей Образцов в подарок своему давнему другу Александру Сергеевичу Фёдорову.

— Ну вот, слушайте, сударь, продолжение. Охота вошла в мою жизнь с юности. Охотился я на всякого зверя. В 1914 году завершилось моё образование в Петербургской Академии художеств. Получил я золотую медаль и, как было принято, получил право на заграничную поездку. Учителя мои благословили меня, а учителя знаменитые: Репин, Матэ. Увы, в милой Италии довелось пробыть всего один год. Шла мировая война, и мой долг повелевал вернуться на Родину.

Пошли разные интересные заказы, даже от царской фамилии. Мне кажется, императрице нравились не столько мои картины, сколько мой несколько необычный вид — высокий стройный молодец, чёрная повязка, замшевая куртка.

Не все знают, что Николай Второй не чурался охоты. Принято считать, что он тихий безвольный человек. Это не совсем так. Император ходил на медведя! Говаривали, что их у него на счету было более десятка. Каждый год он выезжал куда-нибудь в глухомань на медведя. Война помешала этой давней царской забаве. Однако Николай Александрович поручает придворной егерской службе искать берлогу с медведем. Никакие уговоры домашних, приближённых генералов не могли его остановить. Искать берлогу — и точка! Искали долго. Царь торопил и даже несколько раз выходил из себя.