Карел Рихтер - Его звали Отакар

— Все деятели Сопротивления за границей снова заявили, что главным и решающим течением в нашем национально-освободительном движении является сопротивление внутри страны, борьба нашего народа на родине, в то время, как движение Сопротивления за границей является вспомогательным течением, подчиненным движению на родине… сопротивление за границей только в том случае полностью выполнит свою роль в национально-освободительной борьбе своего народа, если оно будет находиться в полном идеологическом, политическом и тактическом соответствии с движением на родине.

Объяснением тактических и политических принципов борьбы нашего народа дома он сразу задевает за живое: каждое слово ложится словно кирпич в стену:

— Широчайшее национальное единство, то есть объединение всех… без различия их социального происхождения, политических убеждений и религиозного вероисповедания в борьбе против гитлеровского ига, за национальную свободу. А теперь представьте себе, что кому-либо пришло в голову в рамках нашей национально-освободительной борьбы клеветать на коммунистов, социалистов и на другие честные антигитлеровские элементы, которые часто приносили самые тяжелые жертвы в борьбе за свободу народа. Я не сомневаюсь, что такого человека без колебания наш народ объявил бы агентом Гитлера и с ним поступили бы соответственно этому. И безумцем был бы тот, кто бы думал, что именно здесь, на земле Советского Союза, можно дискриминировать в национально-освободительном движении коммунистов, социалистов и другие прогрессивные элементы, которые отдали все свои силы борьбе за освобождение своей родины.

Ярош кивает головой. Он ничего не имеет против коммунистов и никогда никого не притеснял из-за политических убеждений. Нет, если он кого-то и гоняет, то только за лень и разгильдяйство. Иногда слышны разговоры, что коммунисты настроены против офицеров, что они хотят в конечном итоге выгнать их из части. Они-де не верят нам, а мы, в свою очередь, не верим им. Но это, конечно, недоразумение. Готвальд ведь ясно говорит: самое широкое народное единство! Союз всех чехов и словаков, невзирая на их социальное происхождение и политическое убеждение… в борьбе за свободу. Но ведь я хочу того же самого. И все мои товарищи: Шмольдас, Рытирж, Ломский… Да и подполковник Свобода не желает чего-либо другого. И то правда, коммунист, не коммунист, какая разница в нашей священной борьбе. Все, конец всякой клевете и подстрекательствам! Пусть лучше каждый учится воевать как следует, чтобы показать на фронте фашистам, что мы умеем драться… Ярош чувствовал, как в нем закипает кровь, рука поручика тянется к вороту рубашки, который стал вдруг ему тесен. Он восторженно смотрит на оратора на трибуне, жадно глотая каждое его слово:

— Каждый настоящий чех сегодня яснее ясного видит, что, не будь сильного и могучего Советского Союза, который разбил гитлеровские планы мирового господства, надежды нашего народа на свободу превратились бы в ничто. Каждый чех понимает, что будущее нашей нации и нашего государства может быть обеспечено только в том случае, если наш народ будет опираться на могучую силу и мощь Советского Союза и на братскую помощь советского народа. И каждый настоящий чех с уважением склоняется перед теми великими жертвами, которые принесли, приносят и еще будут приносить народы Советского Союза, чтобы одолеть гитлеризм и тем самым освободить наш народ.

Снова бурные аплодисменты.

Ярош еще больше напряг внимание. Готвальд начал говорить о третьем принципе, об устройстве политических отношений дома после освобождения. Наверное, все-таки не обойдется без агитации.

— Будущее разрешение всех социальных, политических и национальных проблем в освобожденной стране, как и урегулирование ее международных отношений, народ возьмет на себя. Поэтому если, может быть, еще и найдутся такие люди, которые, скажем мягко, по своей наивности или глупости болтают о том, что после победы над Гитлером народ нужно «держать в узде», или, может быть, даже нужно приехать из-за границы наводить дома «порядок», то опять, мягко выражаясь, таких людей нужно призывать к порядку.

Ярош на секунду отвлекся и осознал, что он, не отрываясь, смотрит на губы Готвальда и машинально в знак согласия кивает головой. Он повернул голову в сторону, заметил, что и бойцы обмениваются взглядами: «Отлично! Он прав!»

— Вы призваны, — звучит в зале твердый, сильный голос оратора, — в рядах Красной Армии бороться против общего врага. Пусть же будет делом вашей чести стать достойными этого. И вы должны стать мастерами военного дела. Станьте хорошими первоклассными солдатами… Держите голову высоко и наполните свои сердца боевой решимостью, ибо день расплаты с нашим врагом приближается…

Ярош улыбается и гордо выставляет грудь. Если он сядет с этим человеком за один стол, то они хорошо поймут друг друга.

Зал взрывается бурей аплодисментов. Ярош хлопает так, что у него горят ладони. Ему хочется встать и крикнуть: «Я согласен! И бойцы моей роты тоже с вами согласны и обещают…»

Командир части встал из-за стола, подождал, глядя в зал, пока стихнут аплодисменты, и обратился к Клементу Готвальду:

— Спасибо, пан депутат, за доклад. Офицеры и бойцы чехословацкой части запомнят ваши слова о единстве. Как командир чехословацкой части я обещаю вам, что мы не допустим, чтобы это единство было нарушено. Каждого, кто будет его каким-либо образом нарушать, мы обезвредим и поступим с ним как с преступником… Наше отношение к Советскому государству и его народу не только дружеское. Этого для его определения мало. Это не только дружба, но и братство, которое будет скреплено кровью и которое должно будет продолжаться вечно. И то, что это не пустые слова, мы убедительно докажем действиями в будущем. Заверяю вас, что чехословацкая часть свою задачу выполнит.

Все восторженно аплодируют, встают, в зале звучит чехословацкий гимн.

Бойцы и командиры покидают кинотеатр. Ярош обращается к Сохору:

— Силен этот Готвальд.

Ротмистр восхищенно поддакивает:

— Это верно, пан надпоручик…

Офицеры отправили свои подразделения в казармы, а сами остались у кинотеатра, обсуждая речь Клемента Готвальда. Лишь через продолжительное время, переполненные впечатлениями, они начинают расходиться по домам.

— Ну, что скажешь о докладе? — спросил Яроша Лом.

— Очень хороший, — удовлетворенно кивнул головой Ярош. — Этот Готвальд меня прямо удивил. Я ожидал, что он будет агитировать… понимаешь, хвалить коммунистов…

— Я тоже ожидал агитацию, — признался остраванец Лом, — а это я подпишу немедленно без всяких оговорок.

— С этим согласится каждый честный чех, — решительно заявил Ярош. — Так надо было говорить в 1938 году!