Дебора Фельдман - Неортодоксальная. Скандальное отречение от моих хасидских корней

Я склоняюсь к мысли, что из-за своей тревожности не смогу жить одна. Я убеждена, что, будучи хрупкой женщиной, да еще и с ребенком, не протяну без того, кто сможет меня обеспечить. Как я позабочусь о сыне, если заболею? Кто поможет мне, если не муж? Неужели ради одной только свободы я смогу отказаться от нынешней жизни в стабильности?

Но когда днем в шабат я сижу на лужайке у дома в окружении соседей и слушаю их пустые пересуды, то вспоминаю о зияющей пропасти, которую представляет собой моя жизнь, о жгучем голоде, который, если его не утолять, разъедает меня изнутри. Я думаю, что лучше уж бояться и быть одинокой, чем умирать здесь от тоски. Я думаю, что и Вселенная об этом знает. Я думаю, что создана для другой жизни.

В последнее время я часами сижу среди библиотечных стеллажей и размышляю о своем будущем. Глядя на книги, выстроившиеся на полках, я вспоминаю, с каким наслаждением читала в детстве, скольким рисковала ради знания и как удовольствие от чтения перевешивало страх. Меня изумляло, насколько уверены были эти писатели в своем незыблемом праве высказывать свои идеи в любой подходящей форме и изливать на бумагу свои самые сокровенные мысли, тогда как в моей жизни не было ни дня, когда не приходилось бы что-нибудь скрывать.

Как же я устала стыдиться своего истинного «я». Как утомилась от всех этих лет, которые провела, притворяясь набожной и коря себя за неверие. Я хочу быть свободной — и физически, и во всех остальных смыслах: хочу принимать себя такой, какая я есть, и не бояться показать свое истинное лицо миру. Хочу стоять на этой библиотечной полке, среди этих писателей, для которых возможность быть собой — это неотъемлемое право с рождения.

Полли скидывает ссылку на мой блог всем своим знакомым из издательского бизнеса, и я готова рассмотреть любой вариант сотрудничества. Я уже получила письмо от литературного агента и схожу с ума и от значительности шанса, который мне выпал, и от ужаса, что могу его упустить. Как доказать, что моя история достойна публикации?

Я приезжаю в город на встречу с Патришей, чей офис расположен посреди модных улочек Верхнего Ист-Сайда. В машине я снимаю свою длинную черную трикотажную юбку, которую натянула поверх новых брюк, купленных в The Limited, а под свитером с длинным рукавом на мне шелковая блузка в мелкий цветочек с рукавами-крылышками. Выбравшись из машины и взяв талон у парковщика на стоянке, я ощущаю, как прохладная гладкая ткань брюк соскальзывает вниз по икрам и ложится на мои черные лодочки на шпильках. Мои каблуки громко и уверенно стучат по тротуару, и в брюках у меня совсем другая походка — широкая и непринужденная. В отражениях окон на Мэдисон-авеню я выгляжу невероятно высокой и солидной, какой никогда не выглядела в старомодной юбке.

На нужном мне перекрестке я замечаю, что Полли беседует со стройной брюнеткой за столиком уличного кафе. Я подхожу к столику и здороваюсь, и, пока Полли как обычно восторженно меня приветствует, кажется, что Патриша поначалу не понимает, кто я такая. Спустя миг она осознает, что я та самая хасидская женщина, которой нужен литературный агент, и ее челюсть падает на пол.

— Вы совсем не такая, какой я вас себе представляла, — говорит она с ошеломленным видом. — Вы такая стильная.

— Ну, в этом виновата Полли. Она меня развратила.

Я улыбаюсь и втайне испытываю восторг, услышав подтверждение, что вписываюсь сюда, что выгляжу как все вокруг. Подумать только, именно в Верхнем Ист-Сайде я наконец-то познаю, каково это — слиться с местной толпой. Полли тянет руку к моим волосам и легонько их поглаживает.

— Ты в парике? — тихо спрашивает она. — Не могу понять.

— Нет, это мои настоящие волосы, — смеюсь я. — Парик в машине. — Мне смешно оттого, что она никогда не видит разницы, хотя парик у меня пышный и кудрявый, а мои собственные волосы тонкие и прямые.

— Вы прямо как Бетти и Вероника, — улыбаясь нам, говорит Патриша.

— Это кто такие? — невинно спрашиваю я.

— Боже мой, ты даже не знаешь, кто такие Бетти и Вероника? Которые из комиксов про Арчи? — спрашивает Полли. Даже спустя столько времени ей все еще не верится, что у меня столько пробелов в культурном контексте.

Патриша перечисляет книги о писательстве и издательской работе, которые мне следует прочесть. Следующий шаг, говорит она, — написать заявку. Это как рекламное предложение для моей книги. С помощью заявки мы продадим идею, и, когда она будет продана, я смогу сесть за саму книгу. Я отправляюсь домой, твердо настроенная использовать каждый свободный час для работы над заявкой. Патриша говорит, что на разработку хорошей заявки может уйти даже год, минимум три месяца, но я намерена молниеносно написать заявку. Если эта книга — мой билет на волю, то я хочу воспользоваться им как можно скорее. Я уже выросла из своего прежнего мира.

8 сентября 2009 года я допоздна задерживаюсь в колледже, чтобы поболтать с друзьями. Я заряжена перспективой оставить прошлое позади. Я приступила к реализации своего плана, и пришло время сделать первый шаг. Я знаю, что это случится очень скоро; возможно, я просто жду, когда Эли переполнит чашу моего терпения, или еще какого-то знака — но от кого? Но это глупо — я ведь уже не та девочка из Вильямсбурга, которая во всем происходящем усматривала духовные послания.

На нервах я импульсивно решаю закурить свою первую сигарету. Я отчаянно стараюсь сдержать кашель, так как знаю, что кашель выдает новичка, а я хочу казаться спокойной и естественной, поэтому несильно затягиваюсь и на секунду задерживаю дым во рту, прежде чем выпустить тонкую струйку, и дым даже не попадает ко мне в легкие.

Стоя возле библиотеки колледжа с сигаретой в руке, я смотрю на людей, которые спешат мимо меня в обе стороны. Все они целенаправленно куда-то торопятся, и меня охватывает зависть. Я тоже хочу решительно куда-нибудь шагать; хочу смотреть в свое будущее так же уверенно и гордо, как все эти мужчины и женщины, чьи взгляды скользят по мне, но никогда не останавливаются.

На мне джинсы и пуловер, длинные прямые волосы змеятся по моим плечам, свисая по бокам толстыми темными лентами. Похоже, я выгляжу так же, как все. Вот оно, благословенное чувство анонимности, чувство принадлежности — разве это не одно и то же? Может ли кто-то разглядеть под моей беспечной позой нервную радость?

Как же я счастлива, что теперь я тоже часть этого мира! Я хочу прокричать это дубовым деревьям, возвышающимся вдоль входа в кампус. Я хочу кружиться, вскинув руки в небо, и скакать по лужайкам. Я никогда больше не буду той нелепой девушкой, болезненно застенчивой девушкой в парике и юбке. Я стану нормальной, настолько нормальной, что никто не прознает правды. Я сама забуду, что когда-то была другой.