Василий Сабинин - Право на приказ

Сила ломала силу.

Цитадель еще сопротивлялась. Самолеты сбросили над Познанью листовки с воззванием Гитлера: «Мои дорогие солдаты и бойцы крепости, упорно и твердо держитесь за каждый дом и каждый горящий или разрушающийся квартал». Гитлер продиктовал это воззвание своей секретарше Кристе Шредер, находясь в шоковом состоянии от только что полученного известия о результатах закончившейся в Ялте конференции глав правительств стран, воевавших против Германии. Доктор Гиезинк отметит потом, что фюрер был болезненно бледен, правая рука ходила ходуном так, что фюрер, пытаясь совладать с ней, порвал несколько листков из донесения РСХА о конференции Сталина, Черчилля, Рузвельта. Слова, обращенные к познанскому гарнизону, он то выкрикивал, то с трудом заканчивал фразу почти шепотом, словно знал, что его заклинания обращены уже не к живым, а к мертвецам.

«Сталинграда наоборот» в Познани не получилось.

Для окончательного подавления сопротивления гарнизона и артиллерийской поддержки штурмовых групп дивизий генералов Баканова и Хетагурова было решено ввести в цитадель танки и САУ. Им понадобился мост, и, саперы построили его, и танки с самоходками вползали в черную дыру пролома у южных ворот, а за ними, прикрытые огнем и броней, шли на выручку штурмовым батальонам Сарычева и Абрамова вторые эшелоны дивизий. Это было очень кстати, потому что роты и взводы в головных батальонах были настолько прорежены, что оставалось только удивляться, как они продолжают воевать и умудряются двигаться вперед и над землей, и под землей.

Трое суток прикованный цепью Розе провел у амбразуры. Все шло своим чередом, ему приносили заряженные магазины, гранаты, еду, и он исправно стрелял, швырял гранаты, точнее, просто просовывал их в узкий проем между стальными шторками, когда слышал в мертвой зоне своего пулемета русскую речь или выстрелы чужого оружия. Боеприпасов он не жалел. Рейх не обеднеет от лишней брошенной гранаты и хорошей очереди, и всего этого в крепости хватит на годы — не зря тут размещались арсеналы Вартенланда.

Сектор обстрела был не очень широкий, и виднелась только часть вала и проход между двух дотов, контролирующих тыл главной башни. Ее упорно штурмовали русские, и, когда время от времени среди руин и воронок показывался кто-то из них, Розе стрелял. МГ-42 — точная машина и при хорошей тренировке бьет без промаха. Штрафник чувствовал себя, как в тире. За все время его ни разу не обстреляли.

Сегодня утром на его пост приходил сам майор Холфельд. Майор командовал южным сектором обороны и по поручению Коннеля проводил награждение отличившихся солдат и офицеров гарнизона. Сегодня ночью из Берлина вместе с листовками фюрера самолеты сбросили несколько мешков с крестами, а кроме того, извещалось, что все солдаты штрафных и дисциплинарных рот, принимавшие участие в обороне крепости, становятся полноправными солдатами и тоже могут награждаться всеми орденами рейха, включая и «Риттеркрейц» — Рыцарский крест — высший военный орден рейха.

Однако, когда адъютант майора пристегивал обратно обер-лейтенантские погоны Розе, сам майор Холфельд сказал, что бригаденфюрер отменил только наказание, вынесенное военно-полевым судом, но собственную шутку оставляет в силе — обер-лейтенант должен оставаться прикованным на своем месте у пулемета, и сам комендант следит за его судьбой.

Это была издевка, но она почему-то развеселила всех, кто был в каземате, и они посмеялись в последний раз, потому что все они стояли, а обер-лейтенант оставался прикованным и лежал. Крупный снаряд русской гаубицы влетел в одну из амбразур и разорвался прямо внутри.

Когда Розе очнулся, то увидел с противоположной от амбразуры стороны провал. Стены не было, и теперь каземат стал чем-то вроде пещеры, и стало холодно. Заглянув в амбразуру, Розе увидел, что русские все еще штурмуют башню и кое-кто из них находится в его секторе обстрела. Пулемет был исправен, магазины на месте, и Розе снова начал стрелять.

И снова в поле зрения не осталось никого живого. Розе принялся думать, что он действительно неуязвим и что провидение хранит его во всех жизненных передрягах, поэтому он обязательно останется жив. А жить ему очень хотелось.

Потом он начал различать голоса. В голове после взрыва гудело, но, вслушавшись, он понял, что говорят по-русски.

— …И ты понимаешь, старшина, — объяснял Фомину младший лейтенант, командир штурмовой группы, — мы его только сегодня засекли. Думали, что после взрыва ничего не будет, а он, паразит, опять ожил и лупит с тыла. Невмоготу. Под шумок столько народу положил. Надо что-то придумать, а то он таких бед наделает…

— Мы тут никого не слыхали. Тихо. Я тут минут двадцать, как снизу выбрался. Отзывают нас. На переформирование, наверное. Так что давай, лейтенант, покурим твоего табачку.

— Нате, закуривайте. Для вас не жалко, а нам курить некогда, пока эту суку не нашли. Затаился тут где-нибудь.

Розе даже ощутил нечто вроде табачного дыма — русский, должно быть, засмолил самокрутку.

— Сбежал, надо думать. Они теперь почти все одумались. Перед танками-то и флаги начали выкидывать и копыта кверху. А нам не сдавались. За табачок спасибо, лейтенант. Мы отблагодарим. Все равно нам с этой крыши вниз спускаться, вот по пути и проверим это помещеньице на вшивость.

— Молодец, старшина. Дельно. Насчет вшивости как фельдшер говоришь, вернешься в батальон — погоны смени, а то в горячке чьи-то медицинские нацепил.

— Мои это погоны. Санинструктор я.

— А чего ж представляешься, что взводный?

— По приказу так. Штурмовой подвально-чердачный взвод. Рассказывать долгая история. Потом как-нибудь. Мы вниз. За мной!

После этих слов на пол каземата, где сидел притаившийся Розе, спрыгнул высокий русский со старшинскими погонами на плечах, и граната, брошенная обер-лейтенантом, взорвалась за его спиной, сбила русского с ног, но он оказался живучим. На скошенном дульном компенсаторе русского автомата вспыхнули пульсирующие язычки пламени. Они ударили в грудь обер-лейтенанта и перечеркнули его жизнь, полную заслуг перед рейхом и преступлений перед человечеством.

Обер-лейтенант был одним из тридцати пяти тысяч погибших в Познани солдат и офицеров. Почти столько же сдалось в плен. Несколько из них, оставшихся в живых, рассказали, что бригаденфюрер Коннель застрелился перед самой капитуляцией в гараже цитадели, избрав почему-то местом своего самоубийства пятнистый «хорьх», на котором прибыл из Берлина в Познань всего месяц назад, полный радужных надежд.

Но Розе этот факт был неизвестен, хотя, возможно бы, и порадовал его фатальным совпадением. Однако, погибая в руинах цитадели, ни Коннель, ни Розе, ни тысячи других наци так и не узнали, что все они в свое время поставили не на ту машину и злосчастный «хорьх» был тут абсолютно чист — Германию погубила совсем другая «машина». Фашизм.