Василий Сабинин - Право на приказ

Вряд ли гарнизон вел бы себя так спокойно, если б знал, что майор Беляев «имеет виды» на эту рельсину и отводит ей в своих планах форсирования рва важное, ключевое место. Даже тренировку устроил комбат. Отвел роту Абассова за железнодорожную насыпь у моста через Варту, чтобы и местность имитировать, и заодно оказаться вне поля зрения наблюдателей из цитадели. Из путей выдрали еще один рельс и положили его одним концом на насыпь, другим — на крышу дота предмостного укрепления, и получилась приблизительно такая же «переправа», что лежала через ров перед фронтом батальона после сегодняшней ночи.

Из всех, пытавшихся пройти, только Абассов дошел до середины, да и то налегке, с одним пистолетом в кобуре. Тщательно балансируя, останавливаясь, чтоб удержаться, он потратил на этот путь минуту двадцать семь секунд.

— Можно пройти! Мой отец, мой дед по бревну над Урухом проходили, а там высота — орлы внизу летают! До ночи тренироваться буду, честное слово, пройду. Веришь? Клянусь! — убеждал Беляева горячий кавказец.

— Тренируйся, но я думаю, что придется все-таки ползком. — Майор скомандовал роте: — Слушай мою команду! Справа по одному, ползком! Марш!

Бойцы с оружием лезли, неуклюже перебирая ногами в мокрых и грязных валенках. Фомин, когда дошла очередь и до него, почувствовал сам, как тяжело удержаться на этом холодном и ребристом куске металла, когда мешают и автомат, и запасные диски, и даже сухарь в кармане ватных штанов больно впивался в ногу, а руки леденеют от железного холода. Причем чем ближе к середине, тем больше раскачивалась хлипкая переправа. Приходилось замедлять движение или останавливаться и пережидать, когда колебания успокоятся.

— В среднем минута двадцать, — прикинул Беляев и подумал, что за этот промежуток времени немцы успеют выпустить не менее четырех ракет, и каждый из тех, кто попытается вот так перебраться, может быть убит четыре раза, а солдату и одного достаточно. «Вот если бы поручень натянуть», — подумал комбат и решил прикинуть результат.

Натянули трос, снова пропустили роту, и на проход одного бойца пришлось уже двадцать секунд. Три бойца в минуту. На это уже можно было ориентироваться, но пока основная задача — придумать, как этот самый леер-поручень натянуть через ров перед носом засевших в цитадели немцев. Беляев предложение Абассова рассматривал совершенно серьезно.

— Потренируйся еще, может, и вправду получится, а если нет, то надымим погуще, и придется кого-то ползком посылать. Так что дерзай, Абассов. К ночи тросом разживись у саперов, и веревок побольше чтоб было.

Комбат ушел, а рота продолжала занятия на «переправе» до самого вечера.

Еще до наступления темноты Беляев приказал артиллеристам обстрелять противоположный край рва, чтоб под стенами на валу были воронки — три-четыре, не больше, и аккуратно, чтоб не сбить рельсу. Артиллеристы сделали все, как требовалось, и к ночи начали выдвигать роту Абассова на исходные.

— Ну как, научился ходить, как дед с отцом? — поинтересовался Беляев у ротного.

— Шесть раз прошел. В последний раз за тридцать шесть секунд уложился.

— Первым не суйся. Запрещаю. Если надымим хорошо, то ползком кого-нибудь пошли. Не гусарь. Офицеров в батальоне выбило, — жестко сказал Беляев, не обращая внимания на готового возразить капитана Абассова. — Так что без самодеятельности, сын гор. Не забывай, что ты ротой командуешь, а не номера в цирке показываешь.

Сразу с темнотой вышли к рельсине и бросили в ров несколько дымовых шашек. В цитадели, почуяв неладное, открыли огонь, но не все, а только те, кто был ближе к задымленному. Наши артиллеристы попытались заткнуть выявленные пулеметы, но им тоже мешал дым, а немцы в ответ начали и контрбатарейную стрельбу, да еще не пожалели мин для того места, где лежала рота Абассова.

На подаче веревки лежал Кремнев. Веревка была длинной, и для прочности в нее были вплетены три жилы полевого телефонного кабеля. Конец наглухо привязали к кованой решетке ближайшего склепа, второй — пока находился в руках у Кремнева, и кому-то надо было брать его и по рельсе протаскивать на тот край рва, чтобы, спрятавшись там в воронке, выбрать слабину и держать, пока, используя этот поручень, рота не перейдет вся целиком. В роте оставалось пятьдесят четыре человека, и, по расчетам комбата, за восемнадцать минут она должна была успеть это сделать и закрепиться на валу, чтобы немцы и днем не смогли ее выковырнуть. Это была задача-минимум. Остальное приложится.

— Пахомов! — позвал Абассов, и Ленька подполз, поняв, что выбор пал на него, взялся за конец веревки.

Пахомов уже вылезал из воронки, но тут же скатился обратно, чертыхаясь и матерясь. Он держался за ногу, и когда Фомин подполз к нему, думая, что Пахомов ранен, то оказалось, что так оно и есть, но, на Ленькино счастье, осколок мины угодил в портсигар и застрял в нем, только чуть окровенил бедро. Но удар был сильный, и на рельсу Пахомова сейчас посылать было нельзя. Абассов понял это и взялся за веревку сам.

— Обвязаться бы лучше, товарищ капитан, — посоветовал Фомин. — В случае чего вытащим.

— В случае чего за мной сразу кого-нибудь отправляй, а так всю ночь друг друга вытаскивать будем.

Капитан взял веревку в обе руки, чтоб все время там, на рельсе, можно было дать слабину, и выполз из воронки. Формально он не нарушал приказа комбата и даже заранее мысленно заготовил для себя оправдание: первым, мол, назначал Пахомова, а только потом сам, да и вы, товарищ майор, запретили первым идти. В том, что за это влетит от комбата, Абассов не сомневался, но всегда хотел все делать сам.

Командира роты убило на середине пути. Он упал после «дежурной», пущенной наугад очереди крупнокалиберного «шпандау», и несколько пуль с визгом отскочили от рельсы, а Абассова просто смахнуло вниз, на дно рва.

Фомин еще вглядывался в темноту и дым на дне рва, пытаясь определить, жив капитан там или нет, но так ничего и не разглядел, а когда оглянулся в воронку, где сидели Пахомов и Кремнев, то увидел, что сибиряк разувается.

— Что, тоже ногу зацепило? — спросил старшина у Кремнева.

— Нет. Босиком способнее. Я, когда на сплаве робил, больше так. Нога лесину чует, да и обувки в семье на сплав не напасешься. Любой сапог в воде если все время, то за неделю, почитай, разваливается.

Кремнев встал и, как-то мягко ступая, примерился не то к качанию рельсины, не то к себе и медленно, но все убыстряя и убыстряя шаги, взбежал по поднятому концу рельсы на тот край рва, слился с землей воронки, и только движущаяся веревка в руках старшины Фомина свидетельствовала о том, что Кремнев жив.

Всю ночь батальон Беляева пользовался переправой и, форсировав ров, стал закрепляться на валу и прямо под стенами цитадели.