Василий Сабинин - Право на приказ

С южного направления тоже наметились удачи, хотя путь к цитадели там был еще длинней. На пути дивизий, штурмовавших Познань с юга, были юнкерское училище СС, оружейный завод, правительственные дома Вартенланда на аллее Пилсудского, егерские казармы у моста Хвалнок, старая крепость королевы Ядвиги, переименованная немцами в Альтфорт с зенитным полком в качестве гарнизона — все оборонялось жестко и упорно.

Фольксштурмовцев немцы не жалели — их натыкали на вспомогательных рубежах до того густо, что приходилось буквально продираться через их бестолковый огонь. На основных направлениях было труднее. Там обосновывались юнкера школы СС, элита штурмовиков и партийных функционеров, офицеры люфтваффе, боевая группа территориального управления СС — «Ленцнер», артиллерийские классы усовершенствования унтер-офицеров и офицеров запаса — все это было намного серьезнее, чем фольксштурм и сопляки из гитлерюгенда младших групп. Дрались они все насмерть, в плен сдавались редко. Здание гестапо пришлось взрывать целиком. Поначалу, за сутки боя, в нем удалось отвоевать несколько комнат на первом этаже. Из корпуса распорядились: «Поляков и местного населения в здании нет. Людей больше на это не класть, а взорвать так, чтоб от него и духу не осталось. Полякам самим потом меньше работы будет — им такой памятник архитектуры ни к чему».

Часть фортов еще продолжала сопротивляться, а вместе с ними отдельные кварталы, дома в Лазаже, Гурчине, Шиллинге, но их падение уже было предрешено, и все понимали, что самое главное, что осталось взять в Познани, — это цитадель. Ее мощный пятиугольник с центральной башней, двумя редутами, если взглянуть на карту, висел, как топор, над ниткой железной дороги, идущей на запад, куда не прошло еще ни одного поезда с боеприпасами, подкреплениями, боевойтех никой к одерскому рубежу, где армии фронта начали готовиться к последнему броску — на Берлин.

Создалась парадоксальная на первый взгляд ситуация — находящаяся в окружении Познань, в свою очередь, блокировала войска фронта, почти перехватив его коммуникации в то самое время, когда в Померании собрался кулак из двадцати шести дивизий под командованием Гиммлера.

Наступление на Берлин пришлось прекратить, и в помощь 1-му Белорусскому, уже частично развернувшему правый фланг на север, Ставка переориентировала фронт Рокоссовского.

Сталинградская армия, в которую входил штурмовавший Познань корпус, сдерживала контратаки на плацдарме у Кюстрина. От Зееловских высот до Берлина ей оставалось шестьдесят километров.

В Познани, перед штурмом цитадели, корпус провел перегруппировку, и дивизия генерала Хетагурова, вернее, ее штурмовые отряды под командованием Беляева и Сарычева были назначены в первый эшелон атаки, которая должна была начаться утром девятнадцатого февраля.

Второй батальон майора Беляева сосредоточивался у края кладбища, примыкавшего к валу, за которым начинался ров цитадели.

Почти все в батальоне знали, что скоро комбат уходит на повышение, и были за него рады. За четыре дня передышки, когда дивизию вывели из боев, удалось переделать столько мирных дел: все побрились-помылись, привели, как могли, в порядок обмундирование. В роты пришло пополнение. Не до полного комплекта пополнили, но опять воевать можно было. Начфин сообщил, что с января выплата денежного содержания по приказу Верховного будет проводиться в денежных знаках страны пребывания. С Румынией, Болгарией, Югославией, Австрией и прочими было все ясно, а вот насчет Германии пошли разные солдатские разговоры.

Дошло до смешного. На комсомольском собрании в беляевском батальоне буйные головы вынесли резолюцию о том, что в Германии никаких денег получать не будут, «чтобы бумажками Гитлера не пачкать руки». И такого понаписывали, что в политотделе дивизии, прочитав, схватились за голову.

Морозы к середине февраля сменились слякотью, и, когда батальон после перегруппировки занимал исходные позиции для штурма цитадели с юга, то развезло так, что снаряды поднимали целые столбы грязи, а глинистый откос вала стал совсем непроходимым — ноги за два-три шага становились неподъемными; на них налипали пудовые комья. Пехоте это еще куда ни шло, а минометчикам и артиллеристам — расчетам легких штурмовых пушек было совсем невмоготу. Плиты минометов после нескольких выстрелов вгоняло в глинистую жижу, и приходилось выковыривать их в два-три ломика, а как по откосу протащить пушки — вообще не знал никто. Зарываться в землю стало невозможно — любой окоп, укрытие затягивало землей, но война выходных не знает, и народ приспособился. Выход был найден самый неожиданный — батальон занял кладбищенские склепы, благо кладбище было большим. Склепы были сделаны добротно, многие из камня-дикаря, и по прочности стенки у них были не хуже, чем у бетонного дота, поэтому, несмотря на близость к амбразурам цитадели, потерь пока было немного.

Ночью грязь подмерзала, и удавалось проползать до самого рва под стенами цитадели. Дальше ходу не было. Ров был двенадцатиметровой ширины и глубиной около десяти метров, а за ним высился вал, и получался почти двадцатиметровый перепад высот, который надо было преодолеть.

О том, чтобы навести переправу, и думать не приходилось — огонь из цитадели велся в упор с пятикратным перекрытием каждого сантиметра поверхности вала и рва. Попробовали на всякий случай штурмовые лестницы, проведя в разных местах разведку боем, — и убедились, что лестницы перебиваются еще на подходе к рву.

Оставалась надежда на корпусных артиллеристов, которые установили гаубицы на прямую наводку и пытались снарядами пробить пролом в стене у южных ворот цитадели. Сначала дело у них пошло было, но в пробитую брешь все равно никто не мог войти, потому что для этого надо было как-то перебираться через вал и ров.

Нужен был мост.

Ночью саперы, приданные батальону, попытались перекинуть через ров штурмовой мостик, сделанный с учетом первоначальной промашки, не из бревен, а прямо из рельсов со шпалами. Шпальную решетку удалось надвинуть, но воспользоваться ею так и не пришлось — из цитадели открыли такой бешеный огонь, что нужно было срочно отводить людей. Мостик же был почти совсем разбит: от него остался только один рельс, изогнувшийся под собственной тяжестью. При попадании осколков в него стоял звон, а разрывы снарядов заставляли его пружинисто подпрыгивать, но тем не менее он в ров так и не упал. Из цитадели еще немного постреляли по нему и, разобравшись, что никакой опасности он для осажденных не таит, перестали. Пройти по нему мог только циркач, а если бы кто-то начал по нему переползать, то за то время, что на это потребовалось, человека можно было убить не один, а целых десять раз. Для собственного спокойствия из цитадели подсвечивали ракетами этот оставшийся рельс весь остаток ночи.