Василий Сабинин - Право на приказ

— Решка, — упавшим голосом произнес унтерштурмфюрер. — Подбирай кандалы на меня. СС умеет держать слово, но, вот увидишь, в следующий раз я придумаю шутку получше твоей.

Через четверть часа Розе был в кинотеатре цитадели. Ключ от цепи, на которой, как пес, теперь сидел Грегор около телефона, пулемета и подрывного рубильника подземного хода в форт «Викинг» находился в кармане мундира обер-лейтенанта.

«Все-таки мне везет!» — думалось ему, и Розе окончательно выбросил из головы призрак машины Роммеля, потому что эта примета его не касалась. Он имел основания считать так, потому что все было разыграно с судьбой по-джентльменски и без подтасовки.

В кинотеатре шел свежий боевик, сработанный на киностудии министерства пропаганды. На экране зеленый парнишка в паре с дедом, одноруким инвалидом первой мировой войны, вступают в фольксштурм и, случайно попав на Восточный фронт, разбивают в пух и прах танковую колонну русских. Два идиота в три руки готовили свой новый подвиг, но обер-лейтенанту эта откровенная чепуха через полчаса надоела, и он выбрался из зала, где сидели только нуждавшиеся в темноте парочки из офицеров и здоровых немецких девушек из молодежной вспомогательной службы.

Зато в казино по талонам давали вполне приличное пиво и работал кегельбан. Над кегельными шторками в конце дорожек висел лозунг: «Один народ! Один рейх! Один фюрер!» Кегли падали, как солдаты. Розе взял кружку темного карамельного пива и присел неподалеку от стойки за столик, где было свободное место.

«Так воевать можно. Пока мы в цитадели — мы в безопасности, и это намного лучше, чем прозябать на должности коменданта лагеря или сломя голову бегать от русских танков по зимним дорогам. Идущие плохо дела обязательно когда-нибудь должны повернуть к лучшему».

Обер-лейтенант оглядел стены бункера, потом потрогал бетон рукой и ощутил слабые-слабые подрагивания массивной стены — наверху русские начали бомбежку или обстрел, но ему и всем остальным сидящим в казино это ничем не грозило.

О том, что командир полка убит, майор Беляев узнал от клепиковского адъютанта, вынесшего обгорелое тело подполковника прямо к подвалу напротив трансформаторной будки, за которой шел пустырь, обстреливаемый из форта. У адъютанта было красное обожженное лицо без бровей и ресниц, но он честь по чести доложил майору о гибели Клепикова и отдал полевую сумку.

— Все здесь, товарищ майор. Документы, награды, оружие.

Комбат открыл клапан скукожившейся от огня сумки, вытащил план Познани пятнадцатитысячного масштаба, сложенную гармошкой карту с отметками по суткам рубежей продвижения полка от Вислы до Варты. На листе с Магнушевом, за разгранлинией правого соседа каллиграфическим почерком школьных прописей красным карандашом было выписано четверостишие, перефразированное из стихотворения Пушкина:

Ордена и медали убитого были приколоты и привинчены к чистому подарочному платку с вышивкой: «Воину-фронтовику от Землянского детдома».

Беляев, сложив все, как было, оставил себе только план Познани. Сумку вернул лейтенанту.

— Забери. Сам сдашь в дивизию.

— Не могу! — почти крикнул тот. — У вас останусь. Хоть взвод дайте, товарищ майор.

— Потом будет взвод. Похорони подполковника.

— Я потом не хочу! Я сейчас хочу и жареху из них делать буду.

— Не валяй дурака, Колька. Будет, как я сказал. Обещаю, что цитадель у меня в батальоне брать будешь, а пока побудь при нем. Понял?

— Так точно, товарищ майор.

Через несколько минут Беляев, изучавший подходы к форту с тыла, мельком увидел двоих автоматчиков и адъютанта, вывозивших на санках-лодочке тело Клепикова.

Трансформаторная будка между НП батальона Беляева и семнадцатым фортом у Виняри очень не понравилась Кремневу. Сибиряк долго приценивался к ее виду, и Фомин заметил это, но сам, внимательно поглядев на эту металлическую кубышку, ничего особенного не увидел. Искореженное железо просвечивало насквозь, прошитое пулями и осколками. Как укрытие будка совершенно не годилась, и Фомин сказал Кремневу об этом.

— Ты поглянь, старшина, какая парня. А откуда — понять не могу.

— Чего? — переспросил Фомин, не понимавший «чалдонских» словечек, которые нет-нет да и проскакивали у Кремнева.

— Парня, говорю. У нас так навозные кучи называют, когда в них доску морить закладывают. Листвяк кладут на зиму, навозом прикроют, и он размякает, податливым становится, и потом его хоть долотом, хоть топором, за милую душу идет. Так вот, когда листвяк в парне лежит зимой, то над ней иней все одно, как над медвежьей берлогой. В холодном железе чему парить? — Кремнев кивнул на будку. — А она, поди ж ты, вся в инее. Продух какой-то под этой железякой. Я в нее недавно стрелял — вон дырки — так их тоже инеем свежим затягивать начало. Тепло оттуда идет.

Откладывать проверку не стали, а тут же гранатой вышибли дверь и обнаружили огромную, тоже из листовой стали трубу в два обхвата с жалюзными решетками. Одну из них выломали и заглянули вовнутрь. Оттуда пахнуло прогорклой теплой сыростью подземелий.

О находке доложили Абассову. Комбат тоже выказал самый живой интерес: сам сползал с Абассовым, убедился, что в трубу вполне проходит человек и что она вентиляция какого-то подземного сооружения. Под землей везде были немцы, и Беляеву хотелось попасть туда и атаковать их там, внизу, где фашисты считали себя в полнейшей безопасности.

Труба, как оказалось, метров пять уходила колодцем, а дальше превращалась в наклонную, идущую вниз галерею, по которой можно было идти, лишь чуть-чуть пригнувшись, человеку среднего роста. Взводу Фомина придали саперов, двух связистов с катушкой, и, накопившись в галерее, люди начали спускаться по ней вниз.

Шли медленно, опасаясь мин, которыми уже были напичканы в городе все подвалы, переходы и чердачные лазы. Мины были натяжные, и почти все располагались на уровне колен или груди, но галерея была от них свободна, и фонарики ни разу не высветили следа, говорящего о том, что здесь кто-то ходил. Наконец ход расширился, и взвод уперся в решетку из металлических прутьев, к которой с той стороны подходил жестяной короб раструба, и из него доносилось ровное гудение и тянулась мощная струя воздуха.

— Придется рвать, — объявил сапер. — У решетки задрайки внутри, за железным кожухом, а иначе до них не добраться.

— Рви, — разрешил старшина. — Только чтоб сразу и решетку, и все, что дальше.

— Как сказано, так и сделаем, — обнадежил сапер.

Унтерштурмфюрер Грегор, оказавшись один, философски посмотрел на цепь, идущую от запястья правой руки к скобе на пулеметной тумбе, побренчал ею, чокнулся с бутылкой и выпил.