Василий Сабинин - Право на приказ

— Нет, — пожав плечами, сказал инженер.

— Будет случай, поинтересуйся у командарма, он там до войны советником был, в Китае, так говорит, что пасхи там нет. Понял? Офицер соображать должен шире своей специальности, и, на мой взгляд, если командир роты не думает как минимум за дивизию, то это не командир, а чучело в погонах, и если оно еще в жалость ударится, то такого гнать надо из армии. Бойца в бою жалеть надо! Не так, как ты, капитан. Вон у меня взвод спит. Они за ночь к Беляеву пять ходок с боеприпасами сделали, и второй батальон, слышишь, воюет! Ты любого из этих одиннадцати разбуди и спроси, кто из нас двоих жалостливей? Ты или я? Я их к черту в зубы, в Виняри, послал, где они фашиста перед собой видят, стреляют, сами гибнут, но у них патроны, гранаты, взрывчатка есть. Фашистский гарнизон, пока они там, очень хреново себя чувствует. Беляев им там сегодня, как еж в подштанниках. А ты говоришь, что надо сидеть, копать и постреливать. Мы себе тут, фашист — там, война — по расписанию. Не выйдет, капитан. Сидение под Казанью отменяется. В расположении вверенного мне полка и думать об этой ахинее запрещаю! Если по дурости комдиву жаловаться будешь, то так и скажи, что Клепиков запретил в полку всяческие рассуждения о подкопе. Хотя одну мысль ценную ты мне подарил. Форты действительно надо брать не огнем снаружи, а огнем изнутри. До Ивана Грозного необязательно докапываться, у нас в сорок первом знаменитая штука была — бутылка с горючей смесью — КС. Мне бы их для начала с полтыщи на полк, а Курбский? Подумай. Вернусь, поговорим. — Клепиков поднялся и махнул рукой адъютанту: — Буди взвод, Николай. Пора.

Одиннадцать человек, разбуженные адъютантом, стали подниматься. Это был взвод, а вернее, то, что от него осталось и находилось в подчинении у старшины Фомина. Это они сегодня всю ночь таскали патронные ящики в свой окруженный батальон, а на обратном пути вытаскивали раненых на собачьих санках-лодочках, впрягшись в собачьи шлейки и хомуты сами, потому что никаких собак в армии и в помине не было, зато в батальоне взвод за эту ночь окрестили «собачьим». Обижаться было некогда, и после ночи одиннадцать человек получили именное разрешение Клепикова поспать целых два часа, и люди уснули прямо около НП. Сейчас их разбудили, потому что еще заранее было решено, что всем полком будут прорываться к Беляеву и взвод Фомина должен был идти проводниками, поскольку люди лучше всех знали дорогу и не раз в оба конца одолели ее под огнем, через минные поля и колючку.

Прикрывшись дымовой завесой, для которой были использованы немецкие дымовые сигнальные бомбы, взятые в качестве трофеев на Беднарском аэродроме, полк Клепикова стал втягиваться в Виняри, где орудовали штурмовые группы батальона Беляева. Разноцветные дымовые клубы со стороны выглядели настолько эффектно, что из соседней дивизии даже спросили генерала Хетагурова, что за фейерверк он там устроил и чего им от этого дела можно по-соседски ждать. Комдив ответил, что ничего особенного, глазеть на него нечего, и елки в дивизии с раздачей подарков не намечается, а если хотят участвовать в этом деле, то со стороны Золача, как раз в полосе тридцать девятой, откуда звонили Хетагурову, имеется батарея шестиствольных минометов, которые порядком досаждают Клепикову. Если сосед делом докажет свой интерес, то ему тоже дадут дыма любого цвета.

Через полчаса сосед звонил опять и радостно сообщил:

— Георгий Иванович! Я к тебе химика своего послал. Ты ему дымка выдай покрасивее, мы твою заявку выполнили. У них эта батарея шестиствольных на железнодорожной платформе была, поэтому никак засечь не могли, пришлось «горбатых» наводить. Докладывают, что горит. Так что дым мы честно заработали.

Хетагуров пообещал дать, и дал, и через пару часов в створах тридцать девятой по долине речки Богданки потянулись полосы розового дыма, в которых пехота чувствовала себя уютнее, и скоро правый сосед Хетагурова доложил в штаб корпуса, что пробил стык обороны немцев между тринадцатым и четырнадцатым фортами и держит под постоянным огневым контролем две ветки железной дороги, по которым до этого курсировали подвижные немецкие батареи.

Все это время полк Клепикова, соединившись с беляевским батальоном, стал расширять плацдарм внутри Виняри, и только тогда немцы поняли, что может натворить этот нахальный отряд, — Клепикову оставалось совсем немного, чтобы полностью отрезать три форта от цитадели и остальных укреплений крепости и, по сути, блокировать их, выключить из системы общей обороны.

Тогда-то и начались контратаки. Немцы, используя подвижные резервы внутри крепости, навалились сразу с трех сторон и особенно активно действовали со стороны цитадели — они накопились в подвалах трех длинных домов и потом начали медленно и верно выдавливать к перекрестку под огонь двух фортов оставшихся в тылу полка — пятнадцатого и шестнадцатого. Клепиков понимал, что если немцам удастся вытолкнуть его в огневой мешок, то все, что сделал беляевский батальон, и сам он, вместе с полком, полетит к чертовой матери.

Командир двести сорок шестого выложил свой последний козырь, который берег до последнего. Это были три самоходки СУ-76, которые он протащил сегодня за дымзавесой и в бой пока не вводил. Немцы давили упорством и числом, но насчет уличного боя по настоящим меркам были слабоваты: чего-чего, а сталинградского опыта у них не было, и что такое «наступление сверху вниз», они пока не знали. Клепиков решил, что пора их «просветить», и сразу «уступил» три дома вдоль бульвара. Атакующие потеряли осторожность и полезли через бульвар сразу в трех местах. Клепиков только этого и ждал.

На бульвар, прижимаясь к домам, выехали самоходки. На головной был сам Клепиков вместе с «адъютантом Колькой». Подполковник повел в контратаку сам, потому что дело было тонкое, и его надо было исполнять ювелирно.

Одновременно в «оставленных» домах с чердаков и верхних этажей «сверху вниз» пошли, как черти из шкатулки, штурмовые труппы, сидевшие там до поры до времени на положении «ни гугу». Гарнизону крепости клепиковская контратака обошлась в один егерский батальон, минометную батарею и, самое главное, потерей надежды выбить этот клин, находящийся уже в угрожающей близости от цитадели.

Попытки выбить клепиковский полк еще были в этот день, но в подвалах и на всех этажах Виняри дрались не люди, а демоны, они умудрялись воевать даже в кромешной тьме, где самый зрячий кот вывихнул бы себе глаза, и пускали в ход ножи, гранаты, пистолеты, распознавая чужих не то чутьем, не то на ощупь.

Единственное, что могло бы порадовать немцев, узнай они об этом, было бы известие о гибели подполковника Клепикова. Его так и убило на головной самоходке, в самом конце «сталинградской» контратаки. Фаустпатрон припечатал командира полка к броне, поджег самоходку, и оглушенный Колька стащил дымящееся тело Клепикова на землю и начал забрасывать снегом.