Василий Сабинин - Право на приказ

Майор, подняв руку с пистолетом, высадил всю обойму в небо.

Солнце, теплый ствол дерева, счастливые люди вокруг, и сам ты весь переполнен счастьем — вот как, оказывается, выглядит самый желанный день. День конца войны.

Кто же такое забудет?

Кончался военный май. Нет спору, девятого было самое главное, но все понимали, что в один день сразу и вдруг такое не бывает. Все в палатах были людьми военными, знали, что кроется за скромными заголовками в газетах: «Окончание боев в Чехословакии», «Вступление войск союзников в Австрию». Отголоски войны, которая никак не хотела утихать, были и в поздних сообщениях. «Правда» приходила на четвертый день, и только в газете за 16 мая наконец прозвучало успокоение солдатских душ:

«Закончен прием сдавшихся в плен немецко-фашистских войск по всему советско-германскому фронту».

— Значит, хребет мы им окончательно сломали, — прохрипел капитан, из которого доктора вытащили ни мало ни много — восемнадцать пуль, и он теперь не говорил, а хрипел, пока лежал в лежку, но было видно по человеку, что выживет.

С капитаном все согласились. Нельзя было не соглашаться с человеком, который был парламентером в Бреслау. В него палили всей ротой сопливые недоумки, которым он шел предлагать жизнь, сказать, что она принадлежит не Гитлеру, а будущей Германии.

В госпитале многие знали, где и когда был ранен этот капитан. Про него и «ранен» сказать было неловко — его просто восемнадцать раз пытались убить, убивали, но не смогли. О нем часто спорили, и многие говорили, что и ходить-то не стоило, ведь замкомбата, а не министр иностранных дел, приказали и стреляй, а дальше видно будет. В конце концов, если враг не сдается, его уничтожают. Но были и другие мнения: «Ведь почему пошел? Увидал, что молодые».

Фомин тоже думал об этом, но так до конца и не решил, кто из спорящих прав, но то, что смог сделать этот капитан, на что нашел в себе силы, провоевав с фашистами три года и зная всю их сволочную натуру, ставило его в глазах Фомина на недосягаемую высоту человеческого самопожертвования, которая и в уме поместиться не могла, но навечно осталась в жизни.

Борька, друг его тягостной годины.

Майя Пегливанова, краснодонка, двоюродная сестра, член «Молодой гвардии».

Пров Рассохин, хозяйственный и спокойный человек, без которого и земля-то кажется овдовевшей.

Неуемный кавказец Абассов и трудяги войны медсанбатские девчата.

Надежный сибиряк Кремнев.

Гвардии майор Беляев, неведомым командирским чутьем нашедший в нем, санинструкторе, командира.

Капитан-парламентер с койки в другом углу палаты.

Кто они ему? Кем приходятся отныне вошедшие навек в его судьбу люди?

Многое можно передумать на госпитальной койке…

В конце июня вышел старшина Фомин из госпиталя с проездными документами в родной Артемовск, и еще дали ему три месяца отпуска по ранению. Мать и плакала, и радовалась, в тот же день написала старшему, Николаю, о том, что нашелся пропавший Вовка, живой, но худющий, что сквозняком валит. Николай, оказывается, учился в военной академии в Москве и насчет материного намека — подкормить — сообразил, прислал, что мог. Оказалось кстати, потому что время было голодное, карточное.

И еще одну вещь прислал Николай. Газету «Правда» с Указом Президиума Верховного Совета СССР, где среди удостоенных звания Героя Советского Союза красным карандашом было подчеркнуто: «Гвардии старшина Фомин Владимир Васильевич». Указ был выпущен 31 мая 1945 года и честь по чести подписан Калининым и Горкиным. Да и газету эту сам старшина раньше в госпитале видел, но на фамилии награжденных как-то внимания не обратил. Фамилий было десятки, и особо в незнакомые фамилии не вчитывались. Узнавали маршалов, генералов, знаменитых летчиков, а всех остальных, как говорится, принимали к сведению, и себя Фомин в этих списках ни за что бы не стал искать — считал, что герои из другого теста.

В письме Николай спрашивал, чтоб брат сообщил звание. Все остальное совпадает, и «кажется мне, что это ты, братишка». Звание совпадало, но Фомин, хоть и сообщил это в ответном письме, всем показывать Указ не стал, точнее, никому не показал, кроме матери. Она отнеслась к этому спокойно.

— Ну прописали в газете — и прописали. Про нас с отцом до войны, ты еще маленький был, тоже два раза в окружной газете было написано и еще ситец давали. До самой войны газеты берегла, а потом пропали. Жалко. Память. Давай я и эту спрячу. Целей будет.

Объяснять разницу матери старшина не стал. Кончались законные три месяца, и надо было проходить переосвидетельствование в военкомате на предмет дальнейшей службы. Первым и последним доктором в комиссии, который смотрел Фомина, был хирург, и старшина Фомин вышел с временной справкой инвалида второй группы, которую в собесе полагалось обменять на пенсионное удостоверение. И еще в военкомате сказали, что если у старшины есть награды, то размер пенсии может быть увеличен, а так как из госпиталя он прибыл даже без подтверждения послужного списка, а только с номером части последнего места службы, на него отправлен запрос. Часть находится за границей, и сколько времени все продлится — ответить было трудно.

Пора было начинать мирную жизнь. Пенсию, по последнему окладу содержания, назначили в триста рублей, а на них особенно не разжиреешь, если полбуханки хлеба дополнительно к пайку можно было купить за тридцатку, Десять раз по три червонца — вот и вся пенсия, а у матери еще младший, Санька, — совсем пацан.

В горкоме комсомола, куда пошел становиться на учет, предложили осенью ехать учиться в Харьков, в юридическую школу. Он было совсем решил туда поступать, но все вдруг изменилось. В один день.

Пришла повестка из военкомата.

Городской военком, майор, встретил его выговором:

— Что же ты, гвардеец, партизанщину разводишь и меня в неудобное положение ставишь? Делопроизводство мне портишь. Я считал, что ты заслуженный воин запаса, пенсионер, а ты еще кадровый, и упек бы я тебя, но не могу и вынужден вернуть тебя в полк. Почему сразу не сказал, что Герой?

Он подал Фомину официальное письмо из штаба армии и приложенные к нему документы, из которых явствовало, что гвардии старшина Фомин Владимир Васильевич является кавалером ордена Красной Звезды, имеет две боевые медали и представлен к званию Героя Советского Союза, какового и удостоен соответствующим правительственным Указом, а вопрос о дальнейшей службе в кадрах Вооруженных Сил СССР тов. Фомина будет рассматриваться по месту службы, то есть — в армии.

— Даже курьера за тобой послали. Где там командированный? — спросил майор, приоткрыв дверь. — Давайте его сюда.

Искать пришлось недолго, и минуты через три в дверь вошел высокий, жилистый и стройный старшина с орденами и медалями на груди и в роскошном мундире послевоенного шитья, который пока носили только одни участники знаменитого Парада Победы.