Алексей Каплер - Долги наши

— А то у меня начинается воспаление совести. Отлежался тут у вас, а война идет.

— Вы бы поосторожней были.

— Я присягу принимал, я солдат. А вот кто вас тянул в самое пекло? Вообще странно, что в Сопротивление мог пойти человек из такой семьи. Знаете, иной раз слушаю вашего отца и думаю: вот бы показать его на наших политзанятиях, когда мы над Кратким курсом позевываем, — вот была бы иллюстрация… Или ваших гостей показать: «Господа, пожалуйте»… «Баронесса, вашу ручку»… Честное слово, мне иногда кажется, что я в театре, во МХАТе где-нибудь… Вот бы посмотрели наши студенты — умерли бы со смеха: Владик Романов в генеральском доме, у белоэмигрантов…

Помолчали, смотрят друг на друга.

— Вы действительно поедете в Москву, Соня?

— Как только кончится война. И навсегда.

— Твердо решили?

— Абсолютно. Ничто меня не удержит. Я хочу домой. Вы меня встретите?

— Ну, конечно. Это будет, наверное… на каком же… наверное, на Белорусском вокзале. Подойдет поезд… Знаете, иногда я думаю — не было бы войны… неужели я мог бы не знать, что вы есть на свете?.. Ничего не знал бы, не подозревал бы даже…

— Правда, жили на разных планетах. Владик, вы сделаете, о чем я попрошу?

— Конечно.

— Слово? И смеяться не будете?

— Слово. Не буду.

Софья снимает с себя и протягивает ему крестик на золотой цепочке.

— Это что такое?

— Мой крестильный крест. Наденьте. И никогда не снимайте.

— Что вы. Это невозможно.

— А слово?

— Надо мной смеяться будут. И еще проработают. Я ведь комсомолец.

— Владик, пожалуйста… Я очень прошу…

— Всегда был тряпкой… — Владлен подставляет голову.

Софья надевает на него крестик.

— Ладно, — говорит Владлен, — пускай прорабатывают.

Суд. Он происходит все в том же бывшем отеле «Континенталь», в зале, где помещался ресторан. Трое судей, секретарь и прокурор. За спиной Софьи конвоир. Никого больше в зале суда.

Раны зажили, но грубый рубец пересекает щеку Софьи — от угла рта к уху.

Позевывает, прикрывая рот рукой, судья, перелистывает дело.

Прокурор тоже углубился в бумаги. Когда он поднимает голову — мы узнаем в нем немецкого студента, который был с Софьей во время драки в парижском «Буат де нюи».

Секретарь суда, держа в руке бумагу, стоя читает ее.

Невдалеке от Софьи зарешеченное, но открытое настежь окно. Оттуда доносится щебет птиц, шум ветра, раскачиваются верхушки больших деревьев. И только эти шумы слышит Софья, а с нею вместе и мы.

Софья смотрит в окно, в то время как секретарь суда беззвучно оглашает обвинительное заключение…

И снова мы в доме генерала.

Все так же сидят друг против друга Софья и Владлен. Она за письменным столом, положив подбородок на руки, молчит, глядя на Владлена. Он также молчит и смотрит на нее. Пальцы едва слышно перебирают гитарные струны.

Не меняя позы, тихо спрашивает Софья:

— А вы действительно давно сочинили это стихотворение про марсианку?

— Вчера.

— Я так и думала.

И снова они молчат, глядя друг на друга.

Слышно — кто-то вошел в переднюю.

— Папа…

Генерал входит с пакетом, кладет его на стол.

— Ну, что нынче на улицах!.. Говорят, приехал некто — то ли Геринг, то ли сам фюрер. Вот кое-что достал… — Софья разбирает пакет, накрывает на стол тут же, в кабинете. Генерал достает из-за шкафа большой чемодан с ремнями, раскрывает его, начинает укладывать вещи.

— Ну-с, юноша, — говорит он, — собираетесь снова в бой?

— И вы тоже, если не ошибаюсь? Немцы присвоят вам свое звание — как там у них генералы называются…

— Мне достаточно моего, русского. Все собираюсь вас спросить — что это у вас за имя — Владлен? Такого и в святцах нет.

— Родители назвали. Владимир Ленин — сокращенно Владлен…

— Гм… вот как… Ну, а как солдаты… красноармейцы к вам обращаются: «товарищ»?

— Товарищ старший лейтенант.

— Гм… А к генералу? Тоже…

— Тоже. «Товарищ генерал, разрешите обратиться».

— С ума можно сойти.

Генерал перестает укладывать вещи, садится против Владлена.

— Послушайте, нынче мы оба отправляемся в долгий путь, кто знает — кого что ждет, давайте поговорим как человек с человеком. Не часто, я думаю, бывают такие встречи…

— Единственная, наверно.

— Как вы думаете, если стрела попала в сердце и ходит, живет с ней человек годы, десятилетия… Вынуть нельзя… и не умираешь, живешь… Ведь больно…

Владлен молча слушает.

— Хорошо. Допустим, то, что случилось, принесло даже счастье пролетариям, мужикам, пусть… Но мы… наши дети? Поймите, какой несправедливостью, какой страшной жестокостью была революция для нас…

— Наверно, это была и вина и трагедия вашего класса.

— Ага! Вы это понимаете!

Звонок. Софья выходит в переднюю, посмотрев в глазок, открывает дверь. Входит дряхлый старик со свертком в руках.

— Мое почтенье…

— Знаю, — говорит Софья, — заходите, пожалуйста.

Они проходят в кабинет.

— Вот, Владлен, вам принесли одежду.

Старик кладет рядом с Владленом сверток.

— Тут все есть. Будете француз с головы до ног.

— Вы тоже из России? — спрашивает Владлен.

— Я буду из Екатеринослава.

— Похоже, вы не помещик, не капиталист — почему же эмигрировали?

— Все вышло через вывеску — «Часовщик Яков Золотницкий». А вся моя фабрика — это я и моя лупа. Тут гражданская война, большевики. Кто-то им делает террор, а они ночью берут заложников. И, конечно, Золотницкого. Заходят в наш двор и по ошибке вместо Золотницкого забирают соседа — Златопольского. А утром в газете — «заложники расстреляны» и среди них я, Яков Золотницкий… Так что, по-вашему, я должен был ждать, чтобы они исправили ошибку?

— А здесь?..

— Тоже чиню часы у хозяина. Глаза уже… Мне восемьдесят шесть лет. А почему я помогаю коммунистам? Внук…

— Спасибо, товарищ Золотницкий. Передайте привет внуку.

— Вы даже не можете себе вообразить, что для моего мальчика будет, когда я скажу — тебе передал привет советский офицер.

— Старший лейтенант Романов.

— Не забуду. Когда будете там — у нас, расскажите, что живет такой анекдот… До свиданья, старший лейтенант Романов.

Софья идет провожать старика и возвращается.

Владлен подходит к генералу:

— Александр Иванович, в вашем доме меня спасли. Я это ценю, тем более, что вы, рискуя жизнью, укрываете своего врага. И все же мой долг сказать прямо, чтобы вы знали мое мнение — ваш отъезд в Россию с немцами — это измена родине…

— У меня ее давно нет…

Суд. Говорит судья. Что-то отвечает секретарь, потом говорит прокурор. Он старается не смотреть в сторону подсудимой и только изредка, коротко взглянув на нее, сразу же отводит взгляд.

Софья смотрит на него, слушает.

Г о л о с С о ф ь и. …Почему мне совсем не страшно?.. Совсем… Где я видела этого человека?.. И голос… странно…