Жермена де Сталь - Десять лет в изгнании

348В Шалоне 25 октября они отпраздновали день рождения Констана и выпили шампанского по этому поводу (см.: DAE-1996. Р. 342).

349С 26 октября по 8 ноября 1803 г.

350Шарль де Виллер (1765–1815), француз, в 1792 г. эмигрировавший в Германию и там посвятивший себя изучению немецкой литературы и философии, в конце 1790-х гг. опубликовал в гамбургском журнале «Северный зритель» (Spectateur du Nord) ряд статей о современной немецкой литературе, а в 1801 г. выпустил в Меце книгу «Философия Канта, или Основные принципы трансцендентальной философии». Сталь хорошо знала работы Виллера, с 1802 г. состояла с ним в переписке и прислушивалась к его суждениям.

351Сталь приехала во Франкфурт 13 ноября, а 19 ноября Альбертина заболела скарлатиной. Во Франкфурте Сталь пробыла до 3 декабря. Путешествие по Германии подробно описано в «Путевом дневнике», опубликованном в: Carnets. Р. 28–91; многие из изложенных там впечатлений затем вошли в книгу ОГ, поэтому в «Десяти годах» Сталь рассказывает о своем пребывании в Германии крайне лаконично, включая в текст лишь общий очерк маршрута и факты собственной биографии; впечатления «культурологического» свойства она в основном опускает.

352Сталь объяснялась с доктором Самуилом Томасом Зёммерингом (1755–1830) по-английски. Ни ей, ни ему их общение большого удовольствия не доставило (см.: CG. Т. 5. Pt. 1. Р. 116–117, 125).

35314 декабря 1803 г.

354Сталь начала учить немецкий в феврале 1800 г.; уроки ей давал находившийся в это время в Париже Вильгельм фон Гумбольдт; в декабре того же года он оценивал ее знание немецкого как «изрядное» (см.: Balayé. Р. 100).

355В ОГ в главе «Веймар» (ч. 1, гл. 15) Сталь писала: «Из всех немецких княжеств ни одно не доказывает так ясно, как Веймарское, преимущества маленькой страны, управляемой государем великого ума, которого подданные любят, не переставая ему повиноваться. […] Герцогиня Луиза Саксен-Веймарская — истинный образец женщины, которой самой природой назначено царить со славой: не выказывая излишних притязаний, но и не проявляя чрезмерной слабости, она внушает в равной мере и доверие, и уважение; душа ее проникнута героизмом рыцарских времен, который, однако, нимало не отнимает у нее кротости, свойственной ее полу. […] Веймар называли немецкими Афинами; в самом деле, то было единственное место, где любовь к изящным искусствам сделалась, можно сказать, национальной и связала различные сословия братскими узами. Либеральный двор постоянно искал общества литераторов, а литература много выигрывала от влияния хорошего вкуса, господствовавшего при этом дворе» ( DA . Т. 1. Р. 123, 125). Карл-Август, великий герцог Саксен-Веймарский (1757–1828), пригласивший к своему двору перечисленных г-жою де Сталь писателей, был знаком с Неккерами с 1775 г., когда посещал их парижский салон. С его женой Луизой, великой герцогиней Саксен-Веймарской (урожденной Гессен- Дармштадтской; 1757–1830), г-жа де Сталь после пребывания в Веймаре много лет состояла в переписке (см.: Lenormant. Passim). В ОГ каждому из перечисленных немецких писателей посвящена отдельная глава (ч. 2, гл. 4, 7, 8), причем Сталь дает характеристику не только творчеству Виланда, Гёте и Шиллера, но и личным качествам этих писателей, которым сочинения их, как отмечено в главе «Веймар», в точности соответствуют (рус. пер. И. И. Пущина под названием «Гёте, Виланд и Шиллер, изображенные госпожою Сталь» см.: Вестник Европы. 1814. Ч. 77. № 18. С. 120–127; № 19. С. 181–190; другой перевод: Сын Отечества. 1820. Ч. 63. № 31. С. 219–224). О Виланде Сталь пишет: «Разговор Виланда имеет большую прелесть потому именно, что природные склонности этого сочинителя противоречат его философии. Расхождение это может повредить ему как писателю, но беседам с ним прибавляет остроты: он оживлен, исполнен энтузиазма и, подобно всем гениям, молод даже в старости; а между тем желает быть скептиком. […] Немецкий поэт и французский философ вместе живут в его душе, ссорясь друг с другом…» ( DA . Т. 1. Р. 174). С Гёте Сталь состояла в переписке с 1795 г., когда он перевел на немецкий ее «Опыт о вымысле», однако впервые увиделись они лишь в декабре 1803 г. в Веймаре. В ОГ Сталь описывает Гёте как человека, который, «возносясь мыслью до созданий самых величественных, никогда не отрывается от земли»; его красноречие «напитано мыслями, его шутки исполнены разом и изящества, и философичности». В первое мгновение, пишет Сталь, «удивляешься, замечая в создателе „Вертера“ некую холодность и принужденность, но стоит завоевать доверие Гёте, и полет фантазии изгонит из вашего сердца всякое смущение; ум его всеобъемлющ; его беспристрастие не равно безразличию; оно — не что иное, как двойное бытие, двойная сила, двойной свет, освещающий любую вещь разом с двух сторон» ( DA . T. 1. Р. 189–191). Наконец, Шиллер в изображении Сталь — «человек редкостного гения и совершенного чистосердечия […] В Германии серьезность и искренность распространены повсеместно, но Шиллер превосходит всех добродетелями и талантами. Совесть — его муза. […] Дурные чувства никогда не имели над ним власти. Он жил, говорил, действовал так, как если бы злые люди не существовали на свете. […] Первый раз я увидела Шиллера в салоне герцога и герцогини Веймарских, в присутствии общества столь же просвещенного, сколь и высокорожденного: он прекрасно читал по-французски, но никогда не говорил на этом языке. Я принялась с жаром отстаивать преимущества нашей драматической системы перед другими. Он принял вызов и, не смущаясь ни своим неумением говорить по- французски легко и быстро, ни мнением окружающих, противным его собственному, заговорил, повинуясь внутреннему своему убеждению. Поначалу в споре с ним я прибегнула к французскому оружию — живости и шутке, однако очень скоро за неловкими речами Шиллера обнаружилось столько идей, а простодушие, заставившее человека гениального вступить в борьбу, имея в запасе больше мыслей, нежели слов, так поразило меня, […] что я тотчас прониклась к нему дружеским расположением, смешанным с восторгом» ( DA . T. 1. Р. 193–195).

356Из Веймара в Берлин Сталь ехала через Саксонию; здесь ее поразил чиновник на дрезденской заставе, который сказал ей, что «уже несколько лет он мечтал лишь об одном — увидеть г-жу де Сталь и что теперь, когда эта мечта исполнилась, он может умереть счастливым» (Lettres à Récamier. P. 129; письмо к г-же Рекамье от 13 июня 1804 г.). К этому эпизоду отсылает краткая помета в записной книжке: «Не забыть чиновника с дрезденской заставы» ( DAE-1996 . Р 423). В Берлин Сталь прибыла 8 марта 1804 г., уже без Констана, с которым простилась в Лейпциге 6 марта (Констан направился в Швейцарию).

357Ср. в первой редакции: «Я выехала в Берлин 1 марта 1804 года и по прибытии туда была в качестве шведской подданной представлена ко двору в день рождения прекрасной королевы прусской. Когда она вошла в залу, где собрались пять сотен дворян, оркестр заиграл праздничную музыку; в самом деле, можно ли вообразить что-нибудь более праздничное, чем явление этой царственной особы, обязанной беспредельным очарованием величию своего сана и любви подданных; она приблизилась ко мне и с неподражаемым изяществом произнесла: „Сударыня, я уже давно восхищаюсь вами и мечтала увидеть вас здесь“. Ее доброта привела меня в смущение; со времен Французской революции я успела забыть, что сильные мира сего могут желать понравиться людям более скромного звания, а мое положение было таково, что доброжелательные речи трогали мою душу особенно сильно» ( DAE-1996. Р. 345). Ср. в письме к Жозефу Бонапарту от 17 апреля 1804 г.: «В присутствии пяти сотен гостей королева сказала мне: надеюсь, вы почитаете меня наделенной достаточно хорошим вкусом для того, чтобы быть польщенной вашим приездом в Берлин, ведь я уже давно восхищаюсь вами» ( CG . Т. 5. Pt. 1. Р. 328). Прусская королева Луиза (1776–1810; урожденная герцогиня Мекленбург-Стрелицкая), с 1793 г. жена Фридриха-Вильгельма III (1770–1840), прусского короля с 1797 г., была убежденной сторонницей войны против Франции, а после поражения Пруссии в кампании 1806 г. отправилась на переговоры в Тильзит, чтобы просить Наполеона смягчить требования, предъявляемые к ее стране, но натолкнулась на отказ. Безвременная смерть королевы довершила ее превращение в символ прусского патриотизма; именно так относилась к ней Сталь, писавшая после ее смерти, что королева была «хранительницей всего просвещенного и справедливого, что еще оставалось в Пруссии» (письмо от 12 декабря 1810 г. к Каролине фон Берг, цит. по: DAE-1996. Р. 160). Ср. замечание г-жи Неккер де Соссюр: «Несчастная королева Пруссии, невинная жертва человека, который, царствуя над целым миром, находил удовольствие в оскорблении женщины прекрасной и страждущей, — королева Пруссии говорила, что вынуждена была прерывать чтение „Коринны“, ибо сердце ее разрывалось — не столько от боли, сколько от безнадежности, напоминавшей ей ее собственную участь» (ОС. T. 1. Р. CXXXII).