Александр Ковинька - Миниатюры с натуры

А на вашем языке, уважаемый пан, это — страдание.

Дай боже, чтобы в вашем «свободном» мире хоть половина вот так «страдала». По своей склонности работали, учились в институтах, техникумах, ходили по кипарисовым аллеям, ходили по берегу моря и пели.

Вы, пан, всхлипываете: «Пресвятой, всемогущий, смилуйся! Посмотри всевидящим оком, какая несправедливость на берегах Днепра. Кто, — кричите, — на Украине украинскую песню запоет, того за руки хватают и рот закрывают!»

Чтоб за руки хватали, то здесь вы, мягко говоря, пересолили. А что рот закрывают, то бывает.

Что бывает, то бывает… Запоет человек, а его сразу — хвать! Да куда? В консерваторию имени Лысенко… Хвать! Да куда? В институт имени Карпенко-Карого… Хвать! Да в оперный театр имени Шевченко…

Еще и ругают:

— Знаешь что: мы тебя накажем. Да еще как накажем: на государственные средства будем учить!

Словом, пан, чем вам слезки впустую проливать, приехали бы вы к нам, скажем, на Полтавщину. В села полтавские прикатили бы, в те села, где жил и свои чудесные юморески творил великий украинский смехотворец Остап Вишня.

Приехали бы и услыхали, что поют.

Зайдите в любую колхозную хату. Взгляните — и там веселятся, поют «Реве та стогне Дніпр широкий…».

Посмотрите, а на столе — высокий колхозный урожай, украинское сало, украинская колбаса…

Забегите и в школу. В школу-десятилетку, которую по-заграничному именуют гимназия. Украинские мальчики и девочки поют по-украински «Вічний революціонер».

Разумеется, вам не слышно, какие песни мы на Украине поем. Может, говорим, не слышно, а может, — слова из песни не выкинешь, — может, простите, вы оглохли…

Недавно мы избрали в украинский советский парламент доярку Задуйвитер и рабочего-каменщика Недайборщ. Такие уж украинцы — куда там! И что же — единогласно избрали.

Почему? Да потому, что в нашей стране трудящийся человек любой национальности дорог и глубоко уважаем.

Что же еще можно сказать?

Был в нашем селе панок. У того пана батраком служил дед Матвей. Дед очень любил панов. Даже молился.

— Пошли, боже, — говорил, — всем панам царство небесное.

Когда над полями украинскими освободительным громом грянула Октябрьская революция и на панов нашла хвороба, этот пан слезно зарыдал. Раньше, когда грабил людей и под свои благородные ноги награбленное подгребал, — смеялся. А тут, значит, взревел.

Дед Матвей и спрашивает:

— Пан, чего это вы так громко ревете?

А пан и говорит:

— Дал бог голос, вот и реву.

Дед Матвей спокойно:

— Да оно, как вам, пан, в сказать: бог дал голос и ослу. Ревите, пан!

Может, этот панок, если его черт не схватил, где-нибудь и теперь за океаном ревет.

Пусть ревет, бог всем дал голос…

Высокие-высокие горы. Каменистые. Скалистые…

— Туда двинемся! — подала клич Правда. — Туда, на горы высокие, на горы крутые. На горы кремнистые, тернистые… Всенародно двинемся, чтобы черные тучи разогнать и печаль и горе людское одолеть!

Сильные духом сразу, без всякого колебания, смело пошли. Мужественно шли, радостно пели и с радостью призывали:

— Веди нас, Правда, веди!

Слабые заколебались. Тихонько говорили:

— Скала… Тернии… Не долезем!..

Это одни, а другие:

— Полезем, а нас в дороге настигнут снега да подуют ветры. Да, не дай боже, поднимется метель… И получится так — ни в гору, ни под гору…

Третьи иной акафист пели:

— Что мы на той круче забыли? А? Чего мы там не видели? А? Такое придумали — черт знает куда переться! К самым тучам карабкаться! Разве нам в долине плохо? Жили же наши деды в низине, жили и прадеды. Жили, век свой проживали и никогда на такую высоту не взбирались. А нас черт несет!

Оно бы, конечно, можно и попробовать, есть ли на горе мед. И как его там раздают — на кило или, по-старому, на фунты. Так, видите, уже и сейчас веет, веет-повевает… Мокро, скользко… Если дорога станет сухой, гладенькой, ровненькой… Тогда — да! Тогда возьмем ложки и палки и потихоньку-полегоньку начнем карабкаться. Говорим — были и такие, были и этакие!

— Куда — вон туда? На данном этапе и при данной технике мы не доберемся. Вершина эта нам не под силу. Какие гиганты человеческого разума до этих высот добирались — и то не добрались. Ей-богу, не тащите людей в пропасть! Посмотрите, какие глыбы! Колоссаль!.. Сорвешься — прямо в пропасть дурной тыквой угодишь!

А Правда непрерывно звала:

— Вперед! Только вперед и вперед! Кто в лаптях, кто в холщовых рубашках — за мной! В гору и в гору!

Шли… Шли и спотыкались… Шли и падали… Поднимались, вставали и снова храбро и терпеливо шли…

Прибегали всякие желтые, серые, белые, пепельные. Лопотали, шептали:

— Мужички… Деревенщина… Вы куда — в гору? Что вы, галушками объелись? У вас же дома поросята, телята… А ну-ка, хлопец, подойди. Ну-ка, опрокинь чарочку!

А хлопец:

— Дядька, не надо. По-хорошему говорю — отойдите!

А товарищ хлопца, еще больше горькой жизни хлебнувший:

— Кому говорят — уйди! Тебе говорят — уйди, гад! А то сам с ушами в землю войдешь!

А пепельные ехидно нашептывали и ехидно припевали:

— «Разлука ты, разлука…» Бабоньки! Вы куда? Куда вас черти несут? В гору — да? За равноправным венком — да? А бога забыли? Милостивый вам же завещал: «Жена! В гору не беги, косы заплети да борщ вари и перед мужем поясницу гни!» Ты чего, курносая, смеешься?

А курносенькая:

— Вы, дядя, простите, малахольный! У нас вчера на собрании мужья и жены единодушно решили: «Отречемся от старого мира».

А седенький, старенький кочегар сказал смутьяну:

— Ты чего воду мутишь? Зачем теткам баки забиваешь?

— А тебе чего, старина, надо? Я культурно пою: «Маруся ты, Маруся, отравилась колбасой тпру-тпру…» Отойди, не лезь в глаза.

— Не отойду.

— И почему ты такой вредный — не отходишь?

— А потому…

— Почему?..

— Почему, почему… Присматриваюсь. Ты случайно не сынок Пуришкевича?

Шум, гам, крик поднялся:

— Поймали!

— Кого поймали?

— Зубастую акулу поймали.

Словом, зубастые вдоль и поперек прыгали и сновали. Сновали тут и елейные:

— Слыхали, говорят, в Донбассе голодранцы вскарабкались на высокую-высокую гору. Залезли да и смотрят — чудо! В небесном сиянии, в золотых ризах сидит бог-отец. Освященным рубцом бог Саваоф достойных причащал. Глянул господь бог — нечестивцы к сияющему небесному престолу лезут.

Слушательница, затаив дыхание, накрест сложила руки.

— К престолу?.. К небесному?.. Лезут! О боже, супостаты! Таки долезли?!

— Верьте, сестра, не верьте — с черного хода проскочили. Подходят, а бог-отец и спрашивает: «Вы, замурзанные, чего вы притащились? Какая вас анафема сюда направила?» — «А ты кто?» — спрашивают нечестивцы. «Я есмь бог Саваоф». — «Какой это Саваоф?» — «Всевидящий, всемогущий и всесильный!» — «Подумаешь, цабе! Слазь!» Тогда всевышний как крикнет, как загремит: «Ангелы и архангелы! Мечи обнажите и этих поганцев иссеките!» Множество негодяев погибло. Пусть голодранцы не заглядывают, чем отцы небесные освященный рубец запивают!