Александр Ковинька - Миниатюры с натуры

Территорию хутора Тихие Копылы и его окрестности объявить неприкосновенными.

Носить иностранные головные уборы — кепки, картузы, шляпы, шапки-ушанки и фетровые шляпки — в хуторе и его окрестностях не рекомендовать. Вышеуказанные головные уборы не свойственны хуторскому духу и неприятно унижают достоинство степенных хуторян.

Брюки перекроить, узенькие штанины заменить широкими. Мотню опустить до колен. Узенькая мотня нивелирует самобытные обычаи и сводит на нет старинную этнографию.

Женщинам наряжаться в разноцветные очипки [9] Очипок — украинский женский головной убор. : молодым — зелененькие, в среднем возрасте — красненькие, старухам — черненькие. Корсеты ввести тугой конструкции. Пусть хуторские женщины, туго затянутые в талии, выходят в высший ряд — шляхетно-степной.

Тягниряднодосебе наклонился к вожаку «Просветительно-лесного филиала»:

— Кого мы выбираем? Это же земский проходимец! Что он мелет? Зачем нам затянутые или незатянутые талии? Лишь бы покорно сгибались… Земля как? Винокурни, пруды, мельницы?..

Неусыпное охранительное око люто помахало дубиной на дерзкого старообрядца, а молчаливый Варивон Кирпатый скороговоркой заговорил:

— Убирайтесь! Не болтайте черт знает что! Пусть нас сам черт ведет, лишь бы наша взяла. Не стройте дурачка, слушайте дальше!

Привезенная на тарантасе земская программа своей концовкой порадовала и старообрядческую душу.

— Уважаемые хозяева, поздравляю вас с победой! — сказал Симон Белена. — Благоденство! Собственность остается священной и неприкосновенной!

В риге поднялся невероятный крик. Все галдели:

— Веди нас! Слава! Да здравствует неприкосновенность!

Варивон Кирпатый, стоя на возу, предложил спеть новый гимн: «Неужели, неужели наша не возьмет…»

Аграрную бурную радость неожиданно омрачила неприятная обструкция: Тягниряднодосебе подвел.

Самому не верилось: вот такой накинул обруч на голову земского деятеля.

В поисках, кого спеленать, кого в купели духовной искупать, Тягниряднодосебе частенько в соседнюю слободу Бедная Долина заглядывал. Не поймает ли простачка на штундистский крючок?

Кажется, поймал… Поймал подходящего человечка. Не любит ни попа, ни верховода.

Еще вчера бедняк Ефим Перепичка спрашивал:

— Терешко, поясните, как это отец духовный не сеет, не жнет, а вот так роскошно живет?

— Брат мой! Патлатый роскошно живет, ибо неверным перстом гребет!

И на духу взболтнул:

— Развеселись, брат мой… Иди за мной! В риге будут окаянным гривы обрезать, а церковно-монастырские земли людям раздавать.

Выждав, когда неистовый аграрный рев стих, Перепичка обратился с коротким вопросом:

— Какую землю следует считать священной и неприкосновенной: ту, что ты сам пашешь, или ту, что годами пашут и обрабатывают чужие руки? Кто раньше эту программу выдумал — верховода или столыпинский держиморда? Вашему совету никто в слободе не рад.

Людская честность кисло ударила в нос Белене. Бедняка Перепичку схватили, связали руки веревкой и бросили в затхлый старообрядческий амбар.

На стенах паровой мельницы, маслобойки и риги вы весили сенсационные уведомления:

«Схвачен подрывной агент с Невского проспекта города Петрограда».

Хуторские следователи завели толстенное криминальное дело. Название на папке всеобъемлюще говорило:

«Предательски-подрывное дело по обвинению представителя слободы Бедная Долина Ефима Перепички, который своими злонамеренно-разрушительными действиями и тайными кознями пытался изнутри преступно расшатать основные столпы государственного хуторского строя. А так как эти столпы недавно вкопаны, то они начали от дующей пропаганды шататься, чем злостный агент причинил хозяйственно-финансовой мощи Тихих Копылов непоправимый ущерб, вызвав страстными речами бунтарское сопротивление со стороны слободы Бедная Долина. Слободяне, пренебрегая священными правами уважать и обрабатывать земли степных хуторян, объявили забастовку».

В конце вдумчиво следственного трактата следователи просили высшего соизволения:

«Поскольку вышеименованный Ефим Перепичка в своих показаниях громко кричал: «Да здравствует дружба народов!» — считаем нужным по отношению к нему, такому и переэтакому, применить испанскую кару: повесить на бересте вниз головой, чтобы он отрекся от своих богопротивных показаний». Подписал «Варивон Кирпатый, богослов и значковый есаул».

В о п р о с. Когда вы были в Петрограде?

О т в е т. Сожалею, но в этом славном русском городе еще сроду не был. Дважды был в Полтаве, ездил на базар. Один раз с подводой ездил, другой раз поросенка продавал, чтобы недоимки уплатить.

В о п р о с. Кто вам подсказал лозунг: «Землею будем мы владеть, а паразитов ждет беда!»?

О т в е т. Родные братья.

В о п р о с. Где вышеназванные братья подвизаются?

О т в е т. Вышеназванные браты четыре года подвизались в окопах. Вшей кормили и за ненавистное панство кровь свою проливали.

В о п р о с. Братья щирые украинцы?

О т в е т. Щирые. Щиро на Украине желают того, что и наши дорогие русские братья: захваченную помещиками и кулаками землю вернуть народу.

В о п р о с. Какой ранг у ваших братьев?

О т в е т. Солдаты-большевики. Меньшому брату, Василию, еще большее счастье улыбнулось: он великого Ленина в Петрограде видел и слушал.

В этом месте запись протокола прерывалась…

Долинчане выдвинули требование: немедленно освободить Ефима Перепичку.

Земец созвал совещание — как быть? Верить или не верить людской молве? Но люди говорили и показывали пальцем на смирненького Тягниряднодосебе:

— Хитрая змея!.. Подколодная… Сюда перстом, а туда хвостом…

Войдя в доверие верховоды, Тягниряднодосебе первым посоветовал Ефима Перепичку милостиво выпустить из темного амбара. Выпустить и, выписав на широких полотнах евангельские заповеди, двинуться в слободу Бедная Долина и словом божьим склонить долинчан жить с хуторянами в мире. За пятый сноп выходить на жнива.

Но не дремали и автокефалисты:

— Как — за пятый? Что ты мелешь, богохульник, — за пятый? Долинчане испокон веков нам косили и жали за шестой! Смирение свое показываешь?..

Тягниряднодосебе непоколебимо стоял на своих позициях:

— Братья! Сам бог велит уступить…

— Чей бог? Твой?.. Штундистский?! — заорал Кирилл Тугокопылый и обратился к земцу: — Ваша земская милость! Позвольте от имени православия протестовать… — И, не сдержав кипящего гнева, через стол схватил за грудки старовера. — Имеешь ли ты бога в животе или не имеешь?

Терешко Тягниряднодосебе глубоко верил, что евангельская секта наиправеднейшая, чистейшая и светлейшая, что ей, и только ей, благоверные отцы и страстотерпцы завещали тихим преподобным словом вывести человечество на праведный путь, замолить тяжкие людские грехи. Православие же, хотя оно и одето в пышные золотые ризы, ведет людей только к гибели и умножает работу чертям в аду — плодит грешников.