Александр Ковинька - Миниатюры с натуры

Пришли хвостатые, прибежали и патлатые и давай у бедноты землю отбирать да балло-дудникам возвращать.

Баштанцы не дремали: с помощью городских большевиков партизанский отряд организовали. Вот тут, возле кладбища, наш отряд во главе с коммунистом Михаилом Прядко ночью и накрыл гетманских карателей. Тут им, возле кладбища, дали и сладенького, и горькенького…

Тогда на Баштанку послали немецкие регулярные войска. Окружили мы их возле станции Явкино и разоружили целый батальон.

Прогнали оккупантов, прогнали патлатых, дали перцу и хвостатым…

На тебе — новая саранча налетела! Белогвардейцы, сынки помещиков, на штыках англичан, французов, греков вошли в Николаев и подступили к Баштанке, как те черные вороны двинулись на наши вольные украинские степи. С одной стороны Пилсудский Петлюру на арбе везет, а с другой — англо-французские десанты монархиста Слащева на рессорной бричке прут…

Как один поднялась Баштанка против врага. Присоединились и села: Балицкое, Привольное, Пески, Христофоровка, Сергеевка. И женщины шли в бой, детвора и та помогала. У нас были очень сообразительные командиры. Михайло Прядко такую штуковину придумал. Взял да и расставил по степи то там, то сям ржаные снопы, а сверху понатыкал подсолнухи и приказал хлопцам — бахайте!

Хваленые белогвардейские тактики и двинулись в атаку на ржаные снопы. Дали им баштанцы и снопиков и подсолнухов…

Не пустили мы врага в наш вольный Баштанский партизанский край.

— Эта мужественная, всенародная борьба за советскую власть в нашем округе, — сказал в заключение председатель колхоза, — и вошла в историю под названием «Баштанская республика».

Кто впервые приносил рукописи в редакцию, тот меня поймет, какая бывает на свете температура: умеренная или с ветрами?

Вот такое и со мной было. То жарко, то холод по спине пробежит…

— Хороша тема… Актуальная… — сказал редактор. — Нам эта тема подходит. Пьянство — великое зло. Что это у вас в начале написано: «Бураковая нового урожая идет хорошо»?

— Это, — говорю, — тетка Олена дает телеграмму: наварила из бурака полную бутыль…

— Ага!.. Ясно. Все ясно.

И редактор, советуя, ткнул пальцем в рукопись:

— Вот сюда соли добавьте… Сюда перцу… А вот сюда — горчички… Хорошо было бы, если бы вы еще и на это место соли сыпанули… И соли сыпанули, и хорошенько горчичной мазанули… Рекомендую, не помешает. Пусть попечет…

Посолил я, как это мне и советовали. Хорошо поперчил, да еще хорошенько и горчицей помазал.

Напечатали мой фельетон.

Как начали тогда приперченные персонажи и меня самого горькими словами пропаривать:

«Что же вы такое малюете? Что же вы такое рисуете? Вы написали, будто я перед зеркалом кричал: «Тю! Тю на тебя, сатана! Сгинь!» Это же брехня. Верно, я звал, но звал жену: «Василина! — говорю. — Посмотри ты, голубка, что это за чучело из зеркала на меня смотрит? Волосатое, кудлатое!..» А жена и говорит: «Поменьше заливай, а то, ей-богу, на тебя начнет еще и лаять…» В другой раз, когда будете писать про лукавого искусителя, прошу этот факт реально выправить. Напишите, как я на самом деле с зеркалом разговаривал: «У-у! — говорю. — Нализался!! Насосался! Да еще из зеркала очи вылупил? Бессовестный!» Извините за почерк».

В другом письме по-иному опровергали:

«Эх, вы! Ну никак не входите в весьма трудное райпотребсоюзное положение. Войдите, пожалуйста, в мое состояние. Я стою. Торгую. Продаю всякий сельскохозяйственный инвентарь: сапоги, ведра, вилы, хомуты. Ну, конечно, и вот ту… Вот ту, что в бутылках… Навязали мне ее как нагрузку. Говорят, что с нею и инвентарь охотнее идет, и она легче плывет. Возьмет человек сапоги, глянет на подошвы да и скажет: «А дайте-ка мне чего-нибудь такого, чтобы они не скрипели…»

Так вот с этой нагрузки и пошло, и пошло… Присылает как-то председатель записочку: «Овксентий! Вылечи! Поясница не сгибается! Подателю этой цидулки передай те лекарства, что и вчера передавал, — двухсотграммового «мерзавчика» и триста граммов колбасы.

Медицина уверяет, что один «мерзавчик» без колбасы поясницу не вылечит».

Другой председатель присылает другого посыльного. Другая и резолюция: «Дорогуша! Зубы пекут, хоть криком кричи. Спасай! Капни по десять граммов на каждый зуб. Не возражаю, можно и по двадцать… Может, они, проклятые, скорее онемеют…

Расход записывай в графу: «смазывание спиц в облпотребсоюзе».

Вот так мне с полгода мотали душу — дай и дай. А потом приходят с арифмометром, круть-верть — тысяча недостачи. Вот вам и Овксентий! Вот вам и дорогуша! А вы рисуете? А кто виноват?»

Пришло письмо, как говорят, ретроспективное — чем закусывать?

«Слушайте, товарищ, что же вы меня так недостойно в фельетоне разрисовали? Такое написали, что и вкупе не держится. Я занимаю пост. Хороший пост. Ответственный. Иду я на собрание. Не могу же я прийти на собрание, чтобы от меня, извините, как из бочки несло? Вот нам и закавыка — чем закусывать? Конечно, вы правдиво пишете, что я перед собранием сухим пшеном рот набил. А что же ты будешь делать? Пробовал я и чай жевать. Ерунда! Чай не перебивает запаха… Не перебивает запаха и лавровый лист. Жевал я и пырей, и полынь, и сирень… Не берет — несет. Вот вы пишете: сдерживайтесь и удерживайтесь… А вот чем закусывать или загрызать — такой инструкции никто и не напишет. Хотя бы коротенькую написали: сколько надо пожевать сухого на сто граммов мокрого?.. А вот недавно для молодежи я делал доклад: «Культура в быту», так, поверите ли, килограмма полтора изжевал. Даже икота напала… Сколько же можно вот так страдать?.. До свидания!»

Получил я письмо и очень опровергающее. Письмо начиналось небесным громом:

«Чтоб тебя мать сырая земля не приняла! Чтоб тебя из дубины перевернуло в палку, а из палки в лозину, а из лозины в камышину. И чтоб тебя по утрам бурями качало, а по вечерам лихорадкой подбрасывало. Ну, варю. Ну, продаю!.. Все для людей. Для людского удовольствия кипячу…. Как вскипячу — огонь! Можно родителей поминать. Пусть кто хоть раз попробует моей «свяченой», так холера тому в пуп, если он не упадет без задних… Вот такая моя продукция! За что же меня критиковать? Вчера по вашему пакостному доносу пришла сельрада и говорит: «Ой, тетенька, у вас и вправду целое заведение! Значит, про вас, тетка Олена, недаром написали?» Сама себе думаю: «Чтоб вас коромыслом по спине писало и расписало! Кто же мне эти убытки оплатит? А? Вас спрашиваю. Я же одной закваски двухведерную бочку заквасила! »

А в четвертом опровержении автор просил пощадить стародавнее лечение:

«Мне одна бабуся посоветовала: «По глазам вижу, — говорит, — вижу, одно парное молочко тебе не поможет. Раз голова кружится, пей молоко с пивом. Это тебе, — говорит, — наилучшее исцеление… Попьешь недели две, одышку как рукой снимет». Попил две недели — не снимает. Тогда другая бабуся дала другой рецепт: «Пей, — говорит, — молоко с перцовкой. Сделай, — говорит, — по старинному обычаю. Нарежь в черепяную миску старого сала. Намни туда хлебца. Хлеба не жалей — сколько влезет, столько и мни. Накроши жалящей крапивы, лопуха и щавеля. Потри все это, щедренько полей горилочкой-перцовочкой и со словами: «Господи, помоги!» — начинай внутрь пропихивать без ложки. Хочешь болезнь изгнать — не стесняйся. Без стеснения наклоняйся, хватай губами и употребляй… И у тебя никогда не будут дрожать колени. Задрожат — еще наливай. Две мисочки — это мужская порция. Опрокинешь — колени выпрямятся и сам, сердечный, на ноги станешь — выправишься».