Александр Ковинька - Миниатюры с натуры

Вобрав все это в свою душу, Терешко Тягниряднодосебе в эту минуту загорелся единственным желанием — от слов перейти к делу, стукнуть косматого оппонента увесистой гирькой.

Но гирьку забыл прихватить с собой и острыми зубами вцепился в правое автокефальное ухо.

— Докажу подлецу! Докажу, что я имею бога! Отец Абакум таскал вас, неверных, за волосы руками, а я тебя, свинью, ощиплю зубами!

Тугокопылый видит, что шутки плохи, может доказать, и выхватил длинное сапожное шило.

— Не докажешь, богопротивный! — люто прорычал он и с разгона всадил шило в левую штундистскую ягодицу.

Тягниряднодосебе, мужественно защищая честь благочестивой секты, ловким рывком оторвал вражеское ухо.

— Безухая корова, покорись! Наш бог самый праведный!

Дискуссия, чья вера достойнее, оставила честного человека, бедняка Перепичку, сидеть и далее взаперти в затхлом старообрядческом амбаре.

Утром тихокопыловцы письменно известили:

«Вчера на совещании после дебатов, какой хоругвью лучше людей к правде склонять, развернулись оживленные споры. В ходе обсуждения защитнику святой автокефалии Кириллу Тугокопылову проворные оппоненты расквасили челюсти: нижнюю подняли вверх, верхнюю передвинули вниз. Поиски, куда девалось правое ухо, непрерывно продолжаются…»

Потерпевшего первым навестил волостной служака Мусий Нетесаный. Поклонился в пояс.

— Кланяюсь! В ноги вам кланяюсь! Хвалю за буйство! Ай-ай!.. Какими петушками вашу рожу разукрасили!

Хуторские женщины свое сочувствие выражали громче, голосистее:

— Боже, боже!.. Ненавистные! Без понятия в клочья разрывают. Рви ухо, бог с тобой, отрывай. Так отрывай же, окаянный, оба. А то — ни пятое, ни десятое… Только вид испоганили…

Но справедливое и кардинальное утешение подсказал лишь земец Симон Белена.

Потрогав поврежденное место, Белена с профессиональным гонором заметил:

— У меня есть земская практика, спасу вас. Не пожалею племенного кабанчика, ухо приставлю. Прилеплю — ни один ветеринар не разгадает, чей кончик торчит, ваш или свинячий.

Прилепили ухо или не прилепили, а десять десятинок слободского выгона Тугокопылому прирезали. Своя рука — владыка. Земский верховода сторонникам своим щедро раздавал милостивые дары. Кому пруд, кому лесок… А кому и чинок…

За умение вилять языком и вашим и нашим Микишу Винника земец назначил чрезвычайным уполномоченным. Отправил в далекое путешествие — покорно поклониться старшему настоятелю храма святого Юры.

Учтя, что дорога не близкая — придется ехать почти к самым Карпатам, — посланцу снарядили подходящий мешок; бутыль первака, жареного поросенка, два арбуза и венок свежей цибули.

На прощальной беседе верховода тепло обнял плута-проходимца.

— Спросишь, не маловата ли бутыль? Рече святейший — маловато налили! Падай на апостольские ковры и трепетно обещай: «Не гневайтесь, ваше преподобие! Почтим, бочонка не пожалеем. Во имя дорогой неньки пригоним и коровок, и бычков, и кабанчиков…» Пусть перед Европой хлопочет. Слыхал, голодранцы бросились в черную измену? Под слободой экономические земли у щирого-прещирого Харченко забрали и подступают к независимому хутору Тихие Копылы.

На самом пороге Симон Белена интимно шепнул:

— Передай его святости — пусть проявит волю свою. Пусть из цесарского склада трехдюймовку подкатит. Доказывай — ситуация изменилась. Теперь бог без пушки ничто.

Тихокопыловцы своего посланца отправляли с церемониальными почестями. Почетная стража шумно била в бубны, а полненький Варивон Кирпатый, удостоенный за верную службу приличного лесочка, шел сзади и единолично подвывал: «А все ж, а все ж наша взяла!..»

Светлым октябрьским утром тысяча девятьсот семнадцатого года на Неве раздались выстрелы. Революционный залп с «Авроры» возвестил новую эру.

Над жилищем украинского бедняка засияли ясные зори: воля, земля, трудовая жизнь.

Окрыленные революционными петроградскими ветрами, долинчане двинулись ломать хуторской тюремный забор. Пошли вызволять бедняка Ефима Переписку из неволи.

Аграрная коалиция переполошилась, но вскоре и успокоилась. Крепким хозяевам бросили подмогу — отряд наемников «Черные хвосты».

Сахарозаводчики наняли.

Кирилл Тугокопылый проявил необыкновенную храбрость — стал в авангарде. Возле собственных амбаров занял выгодные позиции. Вилами махал:

— Не подходи! Заколю!

Тягниряднодосебе повел себя не так воинственно: потихоньку бухнулся на колени в арьергарде. В молельне молитвенно шептал:

— Боже праведный, помог ты мне кульки деньжатами наполнить. О всесильный, укажи своим перстом, куда их теперь припрятать?

Варивон Кирпатый мотался по улицам, как щепка в полынье, то туда, то сюда. Мотался и по-просветянски похвалялся крестоносным походом Бедную Долину сокрушить. Огнем и мечом слобожан покорить.

Взяли аграрные мечи, ударили в колокола и стали наготове: сопротивление сломить и крестоносным сапогом вольную долину истоптать.

Подготовились к походу сполна. Нерешенной осталась лишь одна закавыка — на какую лошадиную масть земского верховода посадить. На белую или на черную?

— Белую!.. Белую!.. — драли горло просветяне. — Белая — наша сила! Да воскреснет белая!

— Черту в зубы вашу белую! — загорланили аграрные степовики. — Ваша белая крутит хвостом. Бьет задом… Брыкается!.. Вороную! Вороная — символ красоты!

Представители нейтрально-христианского союза сахарозаводчиков степенно посоветовали:

— Посадим заправилу на осла!

Знатоки хуторской фауны нейтральным союзникам резонно возразили:

— А разве у нас ослы есть?

— Слава богу, есть. Такое, ей-богу, скажете! Чтобы в нашей богоспасаемой коалиции да не было ослов? Есть и будут!.. Сделаем, господа, по-христиански — посадим верховода на ишака. Скотина тихая, смирная, сена ест мало. А ревет, как иерихонская труба! Пусть только верховный на сапоги нацепит блестящие шпоры, чтобы люди добрые не перепутали, где чьи ноги.

Ускакал земец на вороной кобыле. За ним скакали наемники в серых жупанах. Скакали и шомполами размахивали. Фатально верили: махнем, крикнем — и бедная слобода покорно падет ниц.

Но нет, не пали слобожане. Гуртом поднялись на угнетателей. Да и слобожанам большая подмога подоспела; помочь украинцам-полтавчанам одолеть панство ненавистное пришли русские братья — туляки.

Симон Белена видит — перцем запахло. Поменял вороную на гнедую и во весь дух пустился на Святогорскую гору.

Оттуда и телеграмму отбил:

«Хвала всевышнему, на горе в святых пещерах спрятался. Не дремлю — болею. Самостийным кадилом подбрасываю. Высочайшим независимый ладан в глаза пускаю. Правлю молебен. Молю бога о ниспослании второго крестоносного похода».