Александр Ковинька - Миниатюры с натуры

— Где же вы, Сергей Павлович, мажете? Я же вам сказал — вот тут, а вы вон где кисточкой мажете.

Больные, у кого болят глаза, подставляют затылок. Лекарь мажет и ненароком спрашивает:

— А что у тебя, Петя, с затылком?

— Да у меня, видите, с затылком ничего. Он, можно сказать, здоровенький, вот глаза… Да мама еще дома сказали: пусть помажут сзади, а то спереди если мазанут, то и глаза повылазят.

Сергей Павлович удовлетворенно кивает головой и продолжает мазать.

Побывал я недавно в родном селе! Мама моя родная! Встань посмотри! Какие огромные перемены. Какая просторная и красивая больница! Чистая, светлая. Окна большие, двери широкие, врачи квалифицированные. Среди них доктор-гинеколог.

— Разве вы не припоминаете Надийку? — говорят мне. — Вот ту Надийку куцоволосивскую. А ну вспомните!

— А-а!.. Помню, помню… Как же не помнить? Мы с ней вот тут, на этой дорожке в мисочки играли! Надия! Такая беленькая…

— Эге ж, эге ж! Так это она… в Харькове закончила институт. Комсомол ее туда послал. Кончила и говорит: «Поеду в родное село работать… доктором». Гинекологом работает. Такая аккуратная, душевная…

Конец печальной старой медицине!

Ивана Максимовича Гичку медом не корми — дай позаседать.

Внимательно, терпеливо папки складывал, перекладывал, раскладывал и любовался, сам себе нашептывал — мои вы миленькие. Мои вы родненькие! Вы моя душа и сердце!

Иван Максимович на каждой папке собственноручно каллиграфически вывел: «Совещание — практичное», «Совещание — теоретическое», «Экстренное совещание», «Совещание не очень экстренное», «Внеочередное совещание», «Текущее совещание», «Совещание, не терпящее отлагательств», «Совещание, с которым можно повременить»…

Вот так день и ночь заседал — не ел и не спал.

«Заседательство» до того глаза Ивану Максимовичу заволокло, что жена не раз и не два ласково предупреждала: «Ваня! Дорогуша! Не заседай хоть по ночам. У тебя, ей-богу, даже глаза запали!»

Намеки жены Иван Максимович с ходу отбрасывал:

— Запали, говоришь? Не выдумывай! Глаза тогда западают, когда недоливают.

Натягивал сапоги и про себя бормотал:

— Баба, она всегда баба! Только и слышишь — то то, то се, то не туда руки торчат. А в государственных вопросах нет понятия… И громко крикнул: — Оксана! Сама подумай, какая может быть пахота без совещания? Или сев, или жатва…

Обул сапоги, выпрямился и сказал:

— Моя ты дорогая половина! Пойми меня, каждый выдвинутый мною сельскохозяйственный вопрос непременно должен рассматриваться и комментироваться только совещанием. Не созовешь, голубушка, совещания — вовремя не вспашут и не засеют. Это тебе — хе-хе — это тебе, Оксанко, не борщ варить!

— Так, Ваня, снова ж тебе говорю — заседайте днем, а не ночью. Я же тебя жду-жду не дождусь. Уже и третьи петухи прокукарекали, а тебя все нет и нет.

— Мы ночью подкрепляемся: до совещания забегаем в буфетик и после совещания. А кое-кому, вот как мне, дозволено заглянуть и во время совещания.

На каждом совещании руководящее слово произносил Иван Максимович.

— Что такое бурак? — зазывно бросал. — Я вопрос ставлю ребром — что такое центнер бурака с позиция экономико-математической? Это — сила! Мы, говорю, на него налегаем и будем налегать. Но мы должны заблаговременно знать — с какими десятыми и сотыми мы будем дальше налегать на бурак?

И, не дай бог, Иван Максимович узрит на диаграмме экономических показателей, что стрелка качнулась вниз — возмущение и клекот огнем пылают.

Он не брал, он хватал в руки диаграмму и гневно-прегневно кричал:

— Василий Петрович! Где вы работаете — у нас в авангардном хозяйстве или в каком-то отстающем? Сколько раз я вам говорил и предупреждал: по надою молока никогда стрелки вниз не ведите. Рисуйте только вверх и вверх, и за это вас с поклоном поблагодарят не только доярки, но и те коровы, которых они доят.

Или возьмем кукурузу, Василий Петрович! От вашей диаграммы кукуруза совсем завянет. Пусть ваша рука не дрожит. Пусть выводит показатели на верхнюю шкалу. Поймите, Василий Петрович, не вы, а я свою руководящую шею подставлю. Значит, на будущее давайте договоримся: как приказывает моя терпеливая шея, так и рисуйте.

Однажды темной ночью, после продолжительного совещания, Иван Максимович остался один. Должен был подготовить предложения к завтрашнему совещанию.

Читал и поправлял: а) Слушали: совка подняла голову. Постановили — принять меры; б) Слушали: несушки сдали темпы. Решили — выявить и доложить, какой фактор тормозит яйценоскость. Дать объективную оценку — какой породы завезли петухов на нашу птицеферму…

Иван Максимович не успел закончить свое любимое выражение — налечь на опорос… — как двери неожиданно раскрылись и долгоносики валом повалили к столу.

— Вы зачем сюда? — завопил Иван Максимович. — Кто вас просил? Совещание закончено!..

Долгоносики схватили Ивана Максимовича за руки, за ноги и предупредили:

— Не сопротивляйтесь! Совещание продолжается…

В то время когда Иван Максимович болезненно переживал — ах ты, проклятая букашка, куда долезла! — довольно высокий долгоносик усиками показал на большой и раздутый шкаф:

— Грызуны! Загляните, что там творится?

Долгоносики открыли, а оттуда тучей полетело «Принять меры…», «Предупредить…», «Повлиять…», «Ускорить темпы…», «Избежать проволочек…», «Не затягивать…», «Не растягивать…», «Указать…».

Сверху загудело:

— Хватайте! Читайте!

— Ша! — предупредило самое маленькое. — Читаю! «Мероприятие номер две тысячи. На вредных долгоносиков бросить хорошо оборудованные опрыскиватели».

Высокий долгоносик перебил чтение и спросил того жучка, который нюхал и проверял опрыскиватели:

— Говори — исправны ли опрыскиватели?

— Ни один опрыскиватель не исправен, — ответил черненький жучок. — В первом опрыскивателе насос не льет и не сопит, у другого форсунка не работает, у третьего двигатель не шумит и не пыхтит.

— Годится! — закричали букашки. — Какой приговор вынесем?

Высоконький с усиками заморгал.

— Вношу такое предложение: за неисправность опрыскивателей гражданина Ивана Гичку активно почествуем — штаны и сорочку съедим, а сапоги и картуз оставим.

Иван Максимович подумал — шутят собачьи букашки! Если нет, — сгрызут. Съели верхние штаны и начали рвать на куски исподние.

Тогда вот тот высоконький — тот, проклятый, до чего додумался — влез на оголенное бедро да как грызанет распроклятый за то, что повыше. Вот тут Иван Максимович и проснулся.

— Фу! Даже в пот бросило!

А жена и говорит:

— Вожусь возле печи да и слышу, ты стонешь, сопишь, кряхтишь… Думаю, наверное, тебе во сне что-то на голову прыгнуло… Да ты же вчера ничего и не пил…